Дети распада. Александр Степаненко
он хозяйничает у меня в квартире. Я опять толкнул его.
– Да уйди ты со стула-то, блин! Вот расселся! Пустил на свою голову! Еще обувью швыряется.
– Дай посидеть-то! Устал я с дороги.
Я разозлился вконец, схватил его за рукав и дернул на себя.
– Блин, да ты не понял, что ли? Иди вон на лестницу, я выйду сейчас. Не доводи…
Лопух отпихнул мою руку и поднялся.
– Да ты упал, а? Рехнулся?
Я, наконец, оттер его от стула. Садиться мне, впрочем, было не нужно, я просто вставил ноги в туфли.
– Ну, пошли уже.
– Да можешь не идти! Больной!
Он открыл дверь и вышел на площадку. Я – за ним. Надежда Ивановна еще не ушла и возилась у мусоропровода пролетом выше.
– Слав, ну сколько говорить-то? Кто мусор мимо кидает?
– Вон, с ней пообщайся, веселей станет, – бросил, надувшись, Лопух.
– Это не я… Я не знаю…
– А кто же? Ну кто еще тут может?
– Да он это, он, я сам видел! – опять влез Лопух. – Хватайте его, зовите милицию!
– Иди, иди вниз, – я подтолкнул его вниз по лестнице. – Давай быстрей.
– Да-да, это все он…
– Да заткнись ты!
– Он…
Мы побежали вниз. Надежда Ивановна о чем-то еще возмущалась наверху, но я ее уже не слышал.
– Ирка где? – забыв про свои обиды, уже на улице зачем-то спросил Лопух.
Я пожал плечами. Говорить о нас с ней мне не хотелось ни с кем, но эта тема почему-то всех очень интересовала.
Несколько минут мы стояли у подъезда, хотя никого не ждали. Лопух, видимо, решил, что я не в духе, и сам не заговаривал со мной. Я же не то чтобы был не в духе – просто думал в этот момент об Ирке, а про Лопуха вообще почти забыл.
– Пойдем за столик, в карты перекинемся, что ли? – опомнившись в конце концов, предложил я.
– А ты взял? – поддел Лопух.
– Нет. Забыл, понятно, с твоими выступлениями. И с этой дурой…
– А я взял! – Лопух гордо похлопал себя по карману.
Мы пошли, и он стал рассказывать анекдот, который я слышал уже с десяток раз. Но говорить самому мне не хотелось, и я решил: пусть лучше он расскажет мне все протухшие анекдоты, какие знает, а я буду делать вид, что мне смешно.
Стол, за которым по вечерам обычно резались в домино окрестные деды, был в соседнем дворе. По утрам и днем он был пуст, и мы играли за ним в карты. Сейчас здесь тоже никого не было. Лопух вынул колоду и принялся так старательно ее перемешивать, как будто мы собирались не в обычного «буркозла» сыграть, а «расписать пулю», причем на деньги.
– Ну, сдавай уже? – поторопил его я.
– Да, на, на… ходи уже!
– Семь-восемь, – зашел я червями.
Лопух накрыл их девяткой и дамой.
– Взял!
– Начал неплохо.
– Да-да. Теперь давай с трех попробуем.
– Ну, пробуй.
Он положил три бубны: вальта, даму и десятку.
– А козырь? – спросил я.
Думая о постороннем, я пропустил момент, когда он при раздаче показал козырную масть.
– Пики.
Это