Дети распада. Александр Степаненко
что просто сдувало: так что, если бы не я, на моем месте был бы кто-нибудь другой, и Башке всерьез все равно ничего не светило бы. Разве что зажать ее где-нибудь в лифте, ну или там после пары стаканов…
Странно, несмотря на злость за эту пощечину, за отнятые мелким сигареты и за всю эту сцену, Башку мне было как-то даже немного жаль. Конечно, я не показывал, что мне его жаль, а говорил, что найду на него управу, вот приедет Петро…
И с чего бы мне его вообще-то жалеть? По морде дал при всех, сигареты отняли, а потом смилостивился, да и то из-за Лопуха. Нет, непонятно, с чего жалеть.
С другой стороны, было бы из-за чего устраивать разборки? Да и есть ли реальная возможность их устроить? Нет, откуда ей взяться? Что – Петро, никакого толку…
Наигравшись в карты до того, что загудела голова, мы пошли к табачному ларьку: я хотел купить сигарет взамен отнятых. По дороге встретили как раз Петро. Он брел, пошатываясь, с крайне мрачным видом: только возвращался с Илюхиной дачи. Меня увидел – лицо, кажется, немножко посветлело, самую малость. Мы поздоровались.
– За куревом, – сказал я, предвидя вопрос.
– А-а. Там «Родопи»8 только, я смотрел.
– Сойдет, ничего. Ты – куда? Домой?
– Да, сейчас домой, – поморщился Петро. – Что-то мне…
Ну, в общем, по нему видно было, что взял лишнего.
– Ну давай.
– Я, может, тебе попозже… позвоню, – еле выдавил еще из себя он и поплелся в сторону нашего дома.
С Лопухом мы дошли до телефона-автомата. Я покрутил диск, подождал Иркиного голоса. Но длинные гудки опять не сообщили мне ничего определенного.
Настроение совсем испортилось. Лопух надоел, а Ирки не было. Захотелось домой. Или, может быть, не домой, а просто куда-нибудь, где никого не было. С Лопухом мы договорились созвониться после обеда.
Я пошел домой и поймал себя на странном чувстве. Или даже не чувстве, а желании. С одной стороны, видеть никого не хотелось, с другой – почему-то, наоборот, хотелось кого-нибудь встретить. Но, конечно, не кого попало, а кого-нибудь стоящего. Того, который поймет. Только вот кто бы это мог быть – этого я себе не представлял. Все, кто был, – они меня, кажется, только тяготили. То есть, нет, я не хочу сказать, что все они были какие-то неправильные там, недостойные, или плохие. Нет, Петро, Лопух, или Илюха вот, – они ничего… Это скорее я все… сам не знаю, чего хочу.
И я шел один по улице. Думал закурить, потом передумал. Дул сильный ветер, и мне неохота было мучиться со спичками.
Хотелось есть, но готовить тоже было неохота. Дома я лег на диван и долго смотрел в потолок. Но потолок не выражал ничего, кроме белого безразличия.
Из отупения меня вывел телефон. Он громко зазвонил. Я прыгнул к нему, как кенгуру. Думал: это Ирка.
Но это была Багрова, из параллельного, горластая дочка продавщицы из ближайшей кулинарии, вечный у них там в «Б» -классе «командир», «председатель совета» и еще чего-то там «отряда»9, а с недавнего времени, естественно, – секретарь
«Родопи» – сигареты болгарского производства (стоимость в 80-х гг. – 40 копеек за пачку); считались не самыми худшими, но хуже пользующихся наибольшим спросом советских сигарет «Космос» (70 коп.) и «Ява» (40 коп.) производства московской табачной фабрики «Ява» (после распада СССР куплена международной табачной компанией British American Tobacco и закрыта в 2013 году).
Дополняющие учебный процесс принудительные организационные элементы в советской школе. Каждый школьный класс превращался в общественную ячейку слегка военизированного типа – «отряд». «Командир отряда» командовал классом на всякого рода строевых конкурсах. «Совет отряда» призван был выполнять функции «самоуправления» (а точнее – изображать их наличие): следить за дисциплиной, успеваемостью, организовывать досуг и т.п., а «председатель», соответственно, руководить советом. В реальности в последние годы советской власти эти изначально довольно неуклюжие попытки «повышать сознательность» и имитировать бурную общественную жизнь школьников окончательно выродилось в формальный балаган и стали предметом всеобщих насмешек.