Неохазарус. Мурат Юсупов
летела на земь, и чтоб уже катясь меж ног и тел угасая прощаясь и еще секунду видеть свое рухнувшее тело на котором уже стоял победитель…
И всех людей, превратившихся в трупы, с аппетитом склюют голодные птицы-падальщики, разрывая на кусочки плоть,пожелтевшими клювами. А для кого-то пока пир и кубки полные вина, а для кого-то мать сыра-земля, и никаких забродивших фруктов, рано встал или поздно лег, воин ты или смерд, гуляй, пока жив, щипли толстозадых крестьянок… подолы крути кур-тизанок, твой век скоротечен, если не крепок твой дух, и теряешь рассудок, то беги.
Все честно, плати иль умри, железная хватка рук, вырывающих ключицу, и ослепли от жгучего пота глаза… есть у слабого шанс – убежать, чем быст-рее, тем лучше… и не делай всю жизнь того, чего не хочешь или того к чему не рожден и не сможешь, а только хочешь дерзнуть и скажешь что сможешь назло ради спора, тогда не ропщи что кому то все легче дается, и ты его жертва. Тимур прошел рыночную площадь, и поток лязгающего в ушах же-леза, вторчермета, затих сам собой. Топот, высекающий из мостовой искры, иссякнув, выдавил Тимура из более плотного, глубинного потока времени в поверхностное, прозрачно-официальное, где он считался ПБЮЛ, имеющим свой личный ИНН, и, будучи гражданином, вынужден был в качестве про-теста мучительно отращивать волосы и обмазываться маслом, чтобы легче выкручиваться, подобно гастарбайтеру-нелегалу, при борьбе с фискальными и другими, как он считал не злокачественными, но и не слишком качествен-ными новообразованиями на теле молодой демократии – и в таком состоя-нии он сравнивал себя с самураем –анархистом, даже в общих чертах не же-лая объяснять самому себе чтобы это могло значить.
Ветер дул ему в лицо, но холодно не было, он представлял что его грела жировая прослойка пингвинов и морских львов… «Пища от голода, печка от холода», – подумал он и поймал себя на мысли, что нос чешется к выпивке. Праздники один за одним колыхали и рвали флаги, и люди привыкли выпи-вать подолгу и много, и он в последнее январское время пригублял много, не стеснялся. И позже, через неделю ежедневных похмелий, уже без видимого удовольствия, но не только потому, что надо, а войдя во вкус, и мороча себе и другим голову, высказываясь: «А если не пить, то уж совсем, а не так, что по полстопки, динамить собутыльников, хитрить, посматривая как они да-вятся, но пьют. А пригубить и поставить – это не по-нашему».
Или спорный переход с водки на красное полусухое: Изабелла, Лидия, женские имена в сортах винограда, – пьется легко, но не по-мужски. С утра встаешь не при смерти, ни в одном глазу… А нам это надо? Наш путь – путь к смерти. Нас такими дозами не проймешь, мы еще три семерки и Агдам с Андроповкой застали… А бывает день, не поддающийся осмыслению, что-то так не по себе, рвется и скрипит на зубах аскаридами, и нервничаешь до блевоты и синевы на дне стакана, что в результате начинаешь вином и жже-ным сахаром, а заканчиваешь и пивом, и водкой, и перцовкой, и коньяком, пьешь уже все, что нальют, или все, что под руку подвернется, а