Записки невольника. Николай Молчаненко
года
Сегодня утром, после ночной смены, Лендер оставил нас и приказал работать, пока не выполним немецкую норму. Мы трудились до полудня. Оказалось, невыносимо тяжело – работать по 18 часов, когда усталость уже пронзает до самых костей. Но настрой у всех остался бодрый. Мы выработку не прибавили – других методов борьбы у нас просто нет. Немцы ведь понимают, что выдержать такой график дольше недели никто из нас не сможет.
20 августа 1943 года
Сегодня после очередной ночной тревоги, возвращаясь в лагерь, Павлик рассказал, что ребята на выбивке придумали, как немного обмануть Лендера. Они вывезли около двух сотен годных гусениц на шротплац, бросили их среди металлолома и разбросали так, чтобы никто не догадался. Эти гусеницы должны были пройти от участка контроля до участка обработки, но они просто изменили маршрут и "выполнили" работу, которую мастер навязывал им сверх смены.
Лендер три дня гонял нас по 18 часов, но свою норму мы так и не подняли. Сегодня снова отправил меня на формовку гусениц. Этот участок, пожалуй, самый тяжёлый из всех. Теперь хоть дают дополнительное питание, но оно – как капля в море. Сил нет совершенно, всё тело словно чужое, непрерывно дрожит, в ушах шум стоит. Не успеваем восстановиться даже между сменами.
Когда иду на работу – от нар до станка, – мысли всё время возвращаются к маме. Как же она сейчас живёт, чем питается? Обменивать на продукты у неё, скорее всего, нечего. За всю жизнь она едва смогла наскрести что-то на скромные вещи, и то – это всегда лишь самые необходимые тряпки. Спасало только то, что была работа в яслях.
Миша «Кардинал» сказал сегодня: "Как бы вам ни было тяжело, помните, что издевается над вами враг. А там, в сталинских концлагерях, русские убивают русских. Мы для немцев – враги, а миллионы людей погибают в застенках своей страны, по указу самого "друга народа". Те же самые советские рабы вырыли Беломорканал, моют золото на Колыме, валят лес в сибирской тайге." Но откуда он знает это – не говорит.
21 августа 1943 года
Работаю сейчас в ночную смену: с четырех дня до двух ночи. Если объявляется тревога, нас держат на заводе до пяти или даже до шести утра. Вчера ночью на смене я потерял сознание – настолько силы иссякли. Мастер велел возвращаться в лагерь с запиской, а француз Рауль отвел меня туда.
27 августа 1943 года
Рано утром, когда я почти не чувствовал сил, подошёл один из французов, с кем мы работаем, и сказал: "Сядь, сядь." Едва я сел, как слабость навалилась с новой силой, и от пота сразу стала мокрая вся голова. Эмиль от электропечи, увидев это, быстро подбежал и затараторил: "Что ты такой белый, Саша?" Тут же побежали к мастеру, но он не пришёл, а только написал записку для Янсона, чтобы меня сопроводили к врачу. Я отправился обратно в лагерь.
Меня сопровождал Пиня, один из наших полицаев. Я еле шёл, а он всё ворчал. Пиня – такой же изверг, как и другие надсмотрщики, но иногда позволяет себе легкие пререкания. Однако поход оказался напрасным – врач в этот день не принимал. Янсон тогда велел отвезти меня в Krankenzimmer, наш лагерный медпункт.