Пятая стадия. Полина Ласт
навещает. От них веет брошенностью, что ли… А им ведь ничего не нужно, кроме внимания, заботы и уюта… Они хотят, чтобы их любили. Вот и все. Стоит дать им кроху тепла, как они расцветают, и стены, где они обитают не должны быть такими мрачными. Это банальное человеколюбие.
Женя невольно стиснул зубы. Лучше бы он правда достал наушники и включил Сплин на полную громкость, чем слушал про бедных детей, которых мама балует своим вниманием, подарками и пожертвованиями. Её страсть к благотворительности у других людей восхищение, но Женя чувствовал лишь душащую ревность – мама всегда находила время, чтобы осветить белоснежной улыбкой богом забыты приют, но общение с ним, родным сыном, сводилось к нескольким минутам в день.
– А ко мне ты почти не приходила, потому что я слишком благополучный и во мне недостаточно брошенности? Или человеколюбие нужно только отбросам?
– Женечка, миленький, ну прости… Ты же знаешь, что у меня жизнь на месяцы вперёд расписана… Я очень хотела приезжать к тебе чаще, просто…
– Просто приехала бы, если хотела… – её жалкие оправдания оседали неприятной липкостью на душе, и Женя пытался от неё отделаться. – Давай не будем об этом.
Мама согласилась ним молчанием, и Женя уткнулся в телефон. Пальцы бездумно скользили по экрану в поисках игры или занятной переписки, но он не мог отвлечься от роящихся мыслей. Разве мать не должна отдавать любовь своему ребёнку? Разве она не должна волноваться и переживать за него? Она ведь, по сути, тоже бросила его в этой больнице, приходила раз в неделю, чаще навещая чужих обездоленных детей. Мама сочувствовала всем вокруг, и Женя мог полюбить её большое сердце, если бы в нём нашлось место и ему
Тишина, о которой он так просил, теперь не радовала, а давила. Жене хотелось закричать, потребовать материнской любви, как вещь, принадлежащую ему по праву или просто попросить поговорить с ним – не о больничных стенах или бедных сиротах, а о той жизни, что каждый из них проживает как бы отдельно друг от друга. Но крики и мольбы всегда гасли в горле под гнётом бесполезности – у него никогда не получится достучаться до мамы, которая жила в своём выдуманном мире. Наверное, она тоже хотела ему что-то сказать, но не решалась.
Казалось, что с каждой минутой воздух в салоне становился всё тяжелее. Он оседал в лёгких, притягивался к коже и душил. Женя даже подумал, что выпрыгнуть из машины – не самая плохая идея; но гипс на ноге освежал больничные воспоминания, и Женя нажал кнопку стеклоподъёмника, пуская прохладный ветер в салон. Водитель Юра, видимо, тоже чувствовал сковавшее их напряжение: машина ощутимо ускорилась, муравейники многоквартирных домов сменились лесами, шумное шоссе – узкой дорогой, а за будкой КПП среди разномастных дворцов нашёлся их скромный особняк.
Женя выглянул в окно и увидел на пороге дома отца. В сером кардигане и мягких брюках он выглядел расслабленным, лицо, обычно строгое и грозное, на расстоянии казалось печальным. Женя давно не видел его таким домашним. Строгий костюм, долгие телефонные переговоры,