Трудности перевода. Джо Смит
что всё это не настоящее. Но затем пришло второе сообщение:
«Мы можем встретиться сегодня?»
Мир закружился. Это был тот момент, когда всё могло измениться. Но что я могла ответить?
Я набрала текст, остановилась, потом стёрла. Наконец отправила короткое:
«Нет. Прости»
Ответ пришёл почти сразу:
«И все же, буду надеяться. Не люблю недосказанности».
Моё сердце замерло. В этот момент объявили посадку. Я встала, машинально направляясь к выходу на посадку, но внутри всё переворачивалось.
Он мог бы оставить сообщение без подписи, обезличить его – либо завысить планку, сыграть "звезду", которую все обязаны знать. Но он выбрал подчеркнуть своё участие, свою личность. Это ощущение, что в многоголосом хоре поклонников он услышал именно меня – и ответил не как знаменитость, а как мужчина, которому небезразлично наше общение – било сразу в сердце.
Все было настолько просто? Для него возможно. Но не для меня. И все же, хотелось верить, что это не просто случайность, не просто одна из сотни историй, в которых Эдриан Фолкнер был ой какой мастак. Хотелось, отчаянно хотелось верить, что и он, и вечер, и эти сообщения были настоящими.
Эпизод 2
– Учебник, страница сорок семь, задание тринадцатое письменно, – слова, как и каждый день, слетают с губ машинально. Страница, задание, шуршание учебников – вся эта механическая рутина, в которой я живу, в которой я прячусь. От себя. От мыслей.
Ученики опускают головы, исписывают страницы. Я смотрю на них, но не вижу лиц. Листаю учебник, пытаясь убедить себя, что тоже погружена в материал. Но на самом деле я не здесь. Я там, где темно, где льётся свет со сцены, где глаза Эдриана Фолкнера смотрят в самую душу.
Бесконечная лента новостей снова открыта на экране телефона. Одна статья сменяется другой, каждый заголовок – о нём. Его интервью, его фото, его голос в коротких отрывках. Эдриан на радио, Эдриан на съёмках, Эдриан в Нью-Йорке. «Он всегда был затворником», – написано в одном из текстов. Почему же теперь он повсюду? Или это только для меня?
Я снова слышу его голос.
– Ия Станиславовна?
Алексей. Голос вырывает меня из мыслей. Я поднимаю голову, изображая внимание.
– Да?
– Это совершенное время?
– Да. Где? – Я даже не смотрю в книгу, просто киваю. – Совершенное. Если не понятно, посмотрите правило.
Мальчишка морщится, но уходит к своему месту. Тишина возвращается, но это не облегчение. Это пауза перед новой волной мыслей.
Настоящее. Простое. Повторяющееся.
Что это за настоящее? Школа, пустой кабинет с облупленными стенами, вопросы вроде «а это на пятёрку?». Дом, где Глеб мимоходом обнимает и тут же утыкается в экран. Муж, у которого всё «нормально». Моя пробежка в парке по воскресеньям, как побег от себя самой.
Мама была права: «Ты взрослая девочка, Ия». Вот только почему взрослость так похожа на усталость?
– Ия Станиславовна, я готов сдавать.
– Сдавай и иди.
– До звонка ещё двадцать минут…
– Иди,