День Учителя. Евгений Макаренко
дежурившего на заранее условленном месте, в обязанности коего и входило открытие окон! – Принялся объяснять детектив, – И, да – окно могло быть любым, в зависимости от того, какому предмету обучал школоту так называемый приспешник. Мною было выбрано то, за которым обычно заседает зоолог Журавский, но не потому, что я подозреваю только Журавского – на его месте мог оказаться любой, а потому, что Журавский когда-то прилюдно посмеялся над генетикой близкого мне человека.
– Молодца, внучок! – Заорал сверху престарелый дедушка Ежи, необходимость присутствия которого на следственном эксперименте для всех кроме Влодьзимежа была загадкой. – Души этих сволочей аргументацией!
– Насколько я помню, до этого момента ни о каких приспешниках речи не велось. – Нервно выдавил пан Тадеуш. – Появились они только сейчас и при этом чересчур внезапно. По странному совпадению в тот момент, когда стало ясно, что этот ваш эксперимент – полнейшая ерунда. Хоть и слово «профанация» мне нравится больше.
Качмарек не успел почувствовать себя униженным, потому что этот укол предвидел и стремительно придумал ответ:
– Не нужно считать себя, пан Тадеуш, умнее других. Если вам чего-то не говорили ранее, то и не были должны. Уже хотя бы потому, что вы такой же подозреваемый, как и многие другие.
– Что?! – Возмутился Фабисяк. – Как вы смеете и что себе позволяете?! Это немыслимо!
– Выкинуть вас из числа подозреваемых – крайняя степень непрофессионализма. Равно как и то, что я позволяю вам присутствовать внутри расследовательного процесса. Неужели вы и вправду решили, будто я сразу не подумал, что преступник был не один? А ведь на это очень многое указывает.
– Что именно?
– Многое.
– Тогда объясните, для чего мудрить с приставной лестницей и тем более с канатом, если злоумышленник с «приспешником» могли ждать ночи вдвоём в кабинете Журавского, по-человечьи поднявшись на второй этаж по лестнице внутренней накануне днём? А уже утром, когда школа вновь наполнится людом сделать вид, что они вот только-только пришли и, не вызывая ни у кого подозрений и вопросов, разбрестись по своим преступным делам. И нужен ли так злоумышленнику приспешник, если, как выясняется, никому никаких окон открывать не обязательно?
Наступила гробовая тишина. Вырачив на пана Тадеуша обезумевшие глаза, Качмарек шевелил губами в надежде выдавить из себя что-то, что выставит оппонента ничего не смыслящим глупцом, но похоже этим глупцом оказался сам Влодьзимеж.
– Ну, чего же ты молчишь, Володенька! – С обидой и болью в голосе прокричал сверху престарелый дедушка Ежи, не желавший признавать позор некогда любимого внука.
Но его некогда любимый внук будто впал в ступор. Будь у Качмарека чуть больше опыта в спорах, он, не найдя контраргументов, вывалил бы на директора миллионы тонн ничем необоснованного гнева, плевков в душу и прочей ерунды, а в конце