И слово было острее меча: Сказание о Тилекмате. Нурэлдик Касмамытов
женщина, даже если сердце её разрывается от горя. Но глаза её, полные непролитых слёз, всё оборачивались и оборачивались назад, словно пытаясь запечатлеть в памяти каждый камень, каждый изгиб тропы, каждую травинку этих мест, ставших ей родными.
Вот там, за тем поворотом, она впервые увидела аил Боорсок бия, когда пришла сюда молодой невестой с неродившимся ребёнком под сердцем. А там, у того ручья, она стирала бельё и пела тихие песни, чтобы унять тоску по Алымбеку. Здесь, на этом склоне, она собирала целебные травы, слушая, как ветер шепчет имена предков…
Аил становился всё меньше и меньше, словно таял в утренней дымке, как тает сон при пробуждении. Юрты, ещё недавно казавшиеся такими большими и надёжными, теперь выглядели маленькими белыми пятнышками на зелёном склоне горы. И только дым от очагов поднимался прямо в небо, будто указывая путь к облакам, где, по преданиям, обитают души предков.
Впереди лежал путь к Иссык-Кулю – священному морю кыргызов, чьи воды хранят в себе столько тайн, сколько звёзд в ночном небе. Айжаркын никогда не видела этого озера, но слышала о нём множество историй – о его синих волнах, о его непостижимой глубине, о его способности то успокаивать, то гневаться, как живое существо. Теперь ей предстояло увидеть его собственными глазами, начать новую жизнь на его берегах.
Неизвестность лежала впереди, как лежит непройденный перевал перед путником. Что ждёт за ним – зелёные долины или каменистые пустоши, тёплый приём или холодные взгляды? Но где-то глубоко в душе Айжаркын теплилась вера – та самая вера, что помогает траве пробиваться сквозь камни, а роднику бить из-под земли даже в самую сильную засуху.
Она верила, что духи предков не оставят её, что память об Алымбеке будет освещать её путь, как освещает луна тропу ночному путнику. Ведь не может быть, чтобы бесследно исчезла та любовь, что была между ними, – такая же чистая, как горный воздух, такая же сильная, как течение горной реки.
Ребёнок в её чреве снова шевельнулся, словно напоминая: жизнь продолжается, она течёт, как река, впадающая в Иссык-Куль, – что бы ни случилось, какие бы повороты ни ждали впереди. И в этом движении нерождённого дитя была не только надежда на будущее, но и обещание чего-то большего, какого-то особого предназначения, о котором пока знали только горы да звёзды в высоком небе Тянь-Шаня.
А караван всё шёл и шёл вперёд, медленно и неотвратимо, как движется время, как движется сама судьба. И постепенно пыль, поднятая копытами коней, превращалась в дымку, в которой растворялось прошлое, освобождая место для будущего – неизвестного, пугающего, но полного тех возможностей, которые судьба приберегает для самых сильных духом.
Горные тропы подобны судьбе человеческой – такие же извилистые, непредсказуемые, то взбирающиеся к самому небу, то опускающиеся в тёмные ущелья. Караван шёл по этим древним тропам – тем самым, что были протоптаны копытами коней предков, тем самым, что помнили поступь великих батыров и мудрых странников.
Тянь-Шань