И слово было острее меча: Сказание о Тилекмате. Нурэлдик Касмамытов
шептали её мать и мать её матери в минуты смертельной опасности. И в этом шёпоте была не просто мольба – было заклинание, древнее как сами горы, сильное как материнская любовь.
И вдруг – так приходит рассвет в горах, внезапно и ослепительно – раздался крик: "Нашли! На острове!" Этот крик был подобен первому крику весенней птицы, возвещающей конец зимы. Все взгляды обратились к маленькому островку посреди ревущего потока, где среди мокрых камней и почерневших коряг виднелся бешик.
Но не сама находка заставила замереть сердца всех присутствующих. Рядом с колыбелью стояла она – огромная волчица, серая как туман в горах, мудрая как сама земля. Её янтарные глаза смотрели на людей так, как смотрит вечность на мгновение – спокойно, всепонимающе, с той особой мудростью, что недоступна человеческому разуму.
Бирназар бий не колебался – так не колеблется горный орёл, бросаясь за добычей. Его могучее тело рассекало волны с той же уверенностью, с какой его слово рассекало людские споры. Вода расступалась перед ним, словно признавая в нём существо, равное себе по силе.
Волчица проводила его взглядом и растворилась в прибрежных зарослях – не как зверь, убегающий от человека, а как дух, выполнивший свою миссию. Может быть, это была не просто волчица? Может быть, сама Умай-эне, покровительница матерей и детей, приняла этот облик, чтобы спасти младенца?
Когда Бирназар бий вернулся на берег с бешиком в руках, время словно остановилось. Айжаркын приняла колыбель дрожащими руками – так принимает земля первые капли дождя после долгой засухи. Её удивлённый вздох был подобен шелесту ветра в весенних листьях – там, среди промокших вещей, как ни в чём не бывало лежал Жылкыайдар. Его губы блестели, словно только что отпустившие материнское молоко, а в уголках рта таилась та особая младенческая улыбка, что бывает у детей, видящих во сне что-то известное только им.
"Это чудо!" – прошептал кто-то из жигитов, и в этом шёпоте была та особая благоговейная дрожь, с которой люди встречают прикосновение священного к их обыденной жизни.
А горы молчали, храня свою извечную тайну. Может быть, они знали больше – о древнем договоре между волками и людьми, о тех временах, когда звери говорили человеческим языком, о той особой связи между всем живым, что существует с начала времён. Но они хранили молчание, предоставляя людям самим искать объяснение чуду, случившемуся на их глазах.
Есть мгновения, когда даже самое суровое сердце оттаивает, как оттаивает вечный лёд на горных вершинах под лучами весеннего солнца. Такое мгновение пришло к Бирназар бию, когда он стоял на берегу реки, глядя на младенца, только что вырванного из объятий водной стихии.
Капли воды на маленьком лице Жылкыайдара сверкали в лучах солнца, словно звёзды, упавшие с небес, словно слёзы радости самой земли, вернувшей себе потерянное дитя. Бирназар бий, чьё сердце, казалось, давно превратилось в камень, отполированный ветрами бесчисленных походов и битв, вдруг почувствовал, как что-то дрогнуло