И слово было острее меча: Сказание о Тилекмате. Нурэлдик Касмамытов
до шёпота, рассказывали о судьбе, что ждёт новорождённого. И в этих песнях уже звучало предчувствие великих дел, великих свершений, великой судьбы.
А Бирназар бий стоял на небольшом холме, наблюдая за праздником, и чувствовал, как в его сердце растёт что-то новое – тёплое и живое, как весенний росток, пробивающийся сквозь прошлогоднюю траву. Он смотрел на веселящихся людей и понимал: этот ребёнок – не просто новая жизнь, это символ надежды, символ обновления, символ будущего. Как росток на пепелище даёт начало новому лесу, так и этот младенец может дать начало новым временам, новым делам, новым песням.
Есть решения, что приходят к человеку как весенний гром – внезапно и неотвратимо. Так пришло решение к Бирназар бию, когда он смотрел на празднующих людей. Он подозвал к себе Кубата, своего личного мастера-резчика, чьи руки умели разговаривать с деревом, как умеет акын разговаривать со струнами комуза.
Они сидели в тени юрты, и их разговор был тихим, как шёпот ветра в горных травах. Бирназар бий говорил, а руки старого мастера уже летали в воздухе, словно видя в нём будущие узоры. В глазах Кубата загорелся тот особый огонь, что появляется у настоящих мастеров, когда они чувствуют приближение большой работы.
День клонился к закату, праздник был в самом разгаре, когда Бирназар бий вышел из юрты мастера, неся в руках то, что должно было стать не просто колыбелью, а судьбой. Бешик, созданный руками Кубата, был подобен песне, застывшей в дереве – такой же прекрасный, такой же полный смысла и значения.
Дерево для него выбирали особое – арча, выросшая высоко в горах, там, где чистый воздух и близкое небо делают древесину крепкой, как клинок батыра, и певучей, как струна комуза. И не случайно выбрали именно это дерево – в его ветвях свил гнездо соловей, чьи трели наполняли можжевеловую рощу. Казалось, сама природа благословила это дерево для священного предназначения. Узоры на его боках рассказывали древние сказания – тут был и Манас на своем боевом коне, и мудрый Бакай, дающий советы, и храбрые воины, идущие в поход. Каждая линия резьбы была живой, каждый завиток хранил в себе частицу народной памяти.
Серебряные подвески, украшавшие верх бешика, звенели при каждом движении, словно разговаривали с ветром на своём, особом языке. Их звон был подобен тихой колыбельной – той самой, что поют матери своим детям с начала времён. В этом звоне слышался шелест листьев на ветру, журчание горных ручьёв, далёкое эхо пастушьих песен.
Когда Бирназар бий входил в юрту Айжаркын, само время, казалось, замедлило свой бег, как замедляет бег река перед глубоким омутом. Его шаги были торжественны, как шаги жениха, идущего к юрте невесты. В его руках бешик казался не просто колыбелью – он был похож на маленький корабль, готовый унести своего седока в большое плавание по реке жизни.
"Пусть этот бешик станет первым домом для Жылкыайдара," – сказал Бирназар бий, и в его голосе звучала та особая нота, которая бывает в голосе отца, благословляющего сына. "Пусть он качается