Семейная драма XVIII столетия. Дело Александры Воейковой. Александр Борисович Каменский
Несвицкой. Естли их я от сей бедственности правосудием ВАШЕГО ВЕЛИЧЕСТВА не удостоюся избавить, то они навсегда останутся в руках сей гонительницы их, и я уже не в силах буду тогда перенесть болея моего несчастия и постараюся безвремянно печалью моей сократить жизнь мою, которая ни на что мне без детей моих ненадобна будет. А сие время продолжаю оною, не инако как подкрепляя себя надеждою, ожидая ВЫСОЧАЙШЕЙ к нам милости ВАШЕГО ВЕЛИЧЕСТВА, которою слезно дерзаю испрашивать.
А окроме меня кому мои дети нужны? Кому за сих сирот вступиться? Кто похочет для них таковой труд со обидою тяхчайшею и хлопоты претерпеть с гонением многих знатных особ к притеснению таковому, ибо всякому своя печаль горька и несносна, а чужую печаль легко всякой судить может! При том же не только постороннему об недостойном детей наших воспитании, но и мне, родной их матери, прозьб и жалоб не внемлют, и суда во оной обиде, как мне, так и детям моим, от Несвицкой учиненной, три года не дают, и истинности моей о том изыскать не хотят, поелику оне, ВЕЛИКАЯ МОНАРХИНЯ, никому не нужны и не болезны, никто не подаст им руку помощи ко избавлению от гонительницы сей княгини Несвицкой, какому бы она несчастию их не подвер[г]нула, с которою муж мой, а их отец, живя не позволенным образом, проматывает и закладывает родителей своих имение на ея обогащение и на строение московских домов, не проча детям своим, и обязывается векселями в больших суммах, переводя оные на ее ж, Несвицкой, имя. Но и того еще оскорбительнея, что не только она, Несвицкая, и ея дети, коих она у себя пятерых имеет, общежительствующим у него, мужа моего, в доме, но и служители нашего дому во угождение ей, как управляющей всем домом нашим, детьми нашими наругаются и, презирая их, причиняют им по малоледству их всякое прискорбие, грубости и невежество, а паче бьют и увечат. А при том, имея она над ними власть, принуждает их меня бранить и злословить и не называть матерью, приказывая им признавать и называть матерью себе ея, Несвицкую. Сверх же сего в наругательство и наичувствительнейшую мне обиду дву[х] дочерей моих девиц, по сущей еще молодости их и по сиродству, как подвластны ей, приучает к распутному житию и ко обхождению в компаниях с недостойными их людьми, отпущает в непринадлежащия места и домы, где обыкновенно бывает молодых людей от правил добронравия удаление, и стремится всеми силами показать им злыя примеры, сердце и нравы их зделать развращенными и поврежденными. И, хотя сей один пример к розврату незрелаго их разсудка довольно уже есть велик, что она, Несвицкая, разлуча меня с ним, мужем, живет с ним беззаконно и производит всякое неблагопристоинство во обхождении своем с ним, мужем моим, при них, дочерях моих, безо всякаго стыда и зазора. Притом же и всех честных приятелей наших от него отдалила, дабы оне советами своими не дали ему почувствовать его распутности, коею он убивает все свое семейство, жену, детей и сам себя. Напротив же того, ездят ныне в дом наш больше те, кто ей, Несвицкой, угоден, а паче роду Чагиных, кои со общаго с нею согласия по склонности