Брошенька. Бычевский Игоревич Александр
лежал футляр. Если до убийства Серебрянникова он помышлял вернуть брошь в знак благодарности за деньги, данные на отыгрыш, то теперь побаивался. Он не хотел, чтоб в Костомарове селилось гадостное чувство, будто это взятка, будто это плата за соучастие в убийстве. А потому, покуривая, Павлов выдыхал грузные мысли и принимался сызнова в них копошиться, подыскивая другой предлог отдать брошь.
Когда Павлов пробудился, Костомаров сидел рядом с извозчиком и указывал дорогу. Он напоминал капитана, подарившему морю целую жизнь, знающего каждый его секрет. Он указывал то на линии горизонта, которые окрасились лиловым, то в темень леса, где и в самом деле продолжалась дорога. Извозчик понимающе хмыкал и не спеша дергал поводья. Это повторилось столько раз, что Павлов подумал, будто попал в скучный сон. И закончился тот, когда их у красивого именьица с бессчетным числом окон встретили слуги и девушка такой красоты, что Павлов укусил себя за губу, чтобы убедиться – это не сон.
– Матерь божья, кто явился? – девушка оттолкнула протянутую руку Костомарова, крепко-накрепко обняла и звучно поцеловала в щеку. Бедняга растерялся, но улыбнулся так, что Павлов смутился и отвернулся. Он растерянно озирался, пытаясь увидеть, где заканчивалось имение? В темноте, казалось, оно размером с небольшую деревеньку.
– Павлов? – осторожно произнес старикашка, а затем кивнул головой в сторону и прошептал: – Отойдем.
– Это вы отправили письмо? – еле слышно спросил Павлов.
– Да. Как Костя? – старику было больно видеть растерянный взгляд Костомарова, он поджал губы и отвернулся, чтобы не смущать Павлова.
– Иногда смотрю, а он будто бы вернулся. Даже взгляд такой же, того глядишь какую-нибудь байку травить начнет. А потом…
– М-да, Настасье, скажите, что брат идет на поправку, – не деликатничал старик.
– Хорошо, – понимающе ответил Павлов, и в тот же момент к нему подошла Настасья с Костомаровым под руку.
– Здравствуйте, Игорь Валерьевич, спасибо, что довезли моего братца!
– Приветствую-приветствую, – оробел от красоты Павлов и сжал фуражку так крепко, будто душил не ее, а себя. – Но лучше по фамилии, Павлов, – добавил он по-армейски, и Настасья засмеялась.
– Проходите, пойдемте внутрь, отужинаем, – протянула она локоток.
– Не помешало бы поговорить, – вымолвил Костомаров, и все посмотрели на него, ожидая продолжения, но он замолчал.
– Конечно, поговорим. Вначале отужинаем, пойдем, – потянула приехавших за собой Настасья.
Едва переступив порог, Павлов очутился в мире, который посетил однажды в юности. С того момента картинка, застывшая в памяти, оставалась нетронута, а теперь оживала точно в театральной постановке, ответственной за которую была Настасья. Она отпустила Павлова и ручкою, указывала, кому куда идти, кому говорить, что ставить, что убирать. Каждый встречный приветствовал Костомарова и был готов разрыдаться, увидев его отсутствующий взгляд. При взгляде на Павлова девушки краснели, а мужчины