Брошенька. Бычевский Игоревич Александр
помнишь! – сказала она, обезоружив Костомарова, который не мог вспомнить, что он опять забыл.
– Заколдованная вещица, выбрось ее, хозяйка, молю! – просил Кузьмич, но, увидев суровый взгляд Настасьи, прошептал что-то невнятное и медленно, весь в раздумьях, поплелся куда глаза глядят.
– Чего встали? Живо-живо! Костю и Игоря надо кормить! – прикрикнула Настасья, и вновь все вокруг закопошились.
После ужина Костомаров и Павлов поведали о случившемся с Серебрянниковым. Настасья мрачно оглядела Павлова, и тот был готов поклясться, что на войне не видывал такого сурового взгляда. Настасья задумчиво пожевала нижнюю губу, и сказала, глядя на растерянного Костомарова:
– Муж приедет завтра, он в таких делах у нас… – Настасья призадумалась, поводила носком по полу. – Если вы ни в чем не соврали!
– Слово даю: так и было! – прикрикнул Костомаров.
– Костик, я верю и тебе, и Игорю Валерьевичу, он же присматривал за тобой… Ну что ты смотришь таким взглядом? Давай поговорим завтра, пожалуйста, – она с трудом сдерживалась, чтобы не разрыдаться. За вечер Павлов видел сотни таких же взглядов: никто не знал, как реагировать на секундные озарения Костомарова, мгновенную перемену лица и на то, как он смотрел в пространство, считая мошкару.
Наступила ночь.
Павлов долго ворочался, слушая как затихала жизнь в имении, пока оно наконец не уснуло. Завыли волки. Он вышел покурить папироску, вгляделся вдаль, но ни одного не увидал. Он ждал, пока холод парализует оставшиеся мыслишки, а после забрался под тяжелое одеяло и тут же заснул. Проснулся ни от кошмара, а от звуков копошения на полу. Что-то злобно пыхтело и бурчало, пыталось выпутаться из упавшего одеяла. Павлов посмотрел на сабельку, прислушался, узнал голос Кузьмича, приподнялся и со всей силы плюхнулся на матрас.
– Черт бы тебя побрал, ну кто так делает!? – взорвался злобой домовой.
– А ты чего в моей комнате копаешься?
– В твоей, в твоей… нашелся тут владелец! я тебе сейчас, – Кузьмич плюхнулся на пол и тут же метнул карандаш в сторону Павлова. – Говори, зачем чертовщину притащил?
– Да что ты городишь, чертовщина-чертовщина!
Кузьмич зарычал и швырнул карандаш в лоб Павлову, тот прыгнул в сторону домового, но не поймал, только грохнулся на пол.
– Ты тоже контуженный что ли? Футляр, идиот! Брошь в нем лежит!
Павлов скорчил непонимающую гримасу. Кузьмич буркнул и бросил карандаш. Затем еще один, но Павлов уклонился и снова прыгнул в сторону мелкого пакостника, а тот, будто перед самым носом, испарился. Павлов стонал от боли, чертыхался на себя, что за мелким бесом гонялся, а тот, не боясь, подошел поближе, блеснул улыбкой и тяжеленным башмачком пнул в локоть. Гаденыш попал в нерв. Павлов выставил перед собой другую руку, чтобы Давид взял паузу, дал задать вопрос:
– Как же башмаков твоих не слышно, собака?
– Я тебе покажу сейчас собаку! Магия это и вот это, – он еще раз пнул в нерв Павлова.
– Чтоб тебя, да хватит! Объясни толком: о какой чертовщине ты весь