Песнь расколотых небес. СанаА Бова
где курились благовония, наполняя воздух ароматом сандала и жасмина.
Линь Сюэ сидела на пороге своего дома, маленького и ветхого, спрятанного в тени старого кипариса. Ей было семнадцать, но годы не прибавили ей ни роста, ни силы – она оставалась хрупкой, как тростник, что гнётся под ветром. Её кожа была бледной, почти прозрачной, а длинные чёрные волосы, заплетённые в простую косу, падали до талии. Глаза, скрытые пеленой слепоты, казались двумя жемчужинами, затуманенными дымкой, но в них таилась глубина, которую никто не замечал. На коленях лежал гуцин – старый, потрёпанный, с треснувшим деревом и струнами, что гудели от малейшего касания. Она сделала его сама, вырезав из веток кипариса и натянув нити из конского волоса, собранного у торговцев.
Клан Линь считал её проклятой. Когда она родилась, буря разорвала небо над деревней, и осколок, что парил над ними, издал звук – низкий, гудящий, как голос дракона. Старейшины шептались, что это знак гнева богов, и её слепота лишь подтверждала их слова. Мать Линь Сюэ, Линь Мэй, женщина с усталыми руками и глазами, полными тоски, умерла, когда девочке было пять, оставив её на попечение отца, Линь Чжоу. Но Линь Чжоу, суровый мастер боевых искусств, чья сабля висела над очагом, как напоминание о былой славе, видел в дочери лишь бремя. Он редко говорил с ней, предпочитая проводить дни в тренировочном зале клана, где учил молодых воинов владеть ци и мечом.
Линь Сюэ не жаловалась. Она привыкла к одиночеству, к шёпоту ветра, что гулял между домами, и к голосам, что никто другой не слышал. Эти голоса приходили к ней с детства – тонкие, как нити шёлка, они пели о свободе, о небе, о чём-то далёком и забытом. Она научилась отвечать им, перебирая струны гуцина, и мелодии, что рождались под её пальцами, были не похожи ни на что в деревне. Иногда они успокаивали больных, иногда заставляли птиц кружить над домом, но чаще пугали соседей, что видели в них отголоски проклятия.
Утро было тихим. Линь Сюэ сидела, скрестив ноги, её пальцы скользили по струнам, рождая мелодию, что текла, как ветер в листве. Она не видела солнца, но чувствовала его тепло на щеках, не видела осколка, но слышала, как он гудит в ответ на её игру. Ветер усилился, закружился вокруг неё, подхватывая листья и пыль, и голоса в её голове стали громче:
– Играй, дитя… Играй, и мы вспомним…
Она не понимала, кто говорит, но подчинялась, позволяя пальцам двигаться быстрее. Ноты сплетались в хор, что поднимался к небу, и где-то высоко, в сердце осколка, что-то дрогнуло.
Деревня просыпалась медленно. Женщины несли корзины с рисом к реке, мужчины точили мечи у кузницы, а дети бегали по улочкам, их смех звенел, как колокольчики. Линь Сюэ слышала всё это – каждый звук был для неё картиной, что рисовала мир, которого она не могла увидеть. Но сегодня в воздухе витало напряжение. Сегодня был день праздника Небесного Ветра, когда клан Линь чтил Цянь Луна, повелителя бурь, чьи крылья, по преданию, держали осколки в небе. Храм уже украсили шёлковыми лентами, красными и золотыми, а на алтаре возвышалась статуя