Песнь расколотых небес. СанаА Бова
из чёрного шёлка, натянутые так плотно, что казались второй кожей. Но голоса – хриплые, пропитанные ненавистью – выдавали их:
– Проклятая девчонка, что призвала ветер и оставила нас без дома!
Их было шестеро – мужчины из клана Линь, те, кто выжил после бури, что она вызвала в деревне, те, чей храм рухнул под её мелодией, оставив их без крова и веры. Двое с мечами, один с копьём, трое с луками, натянутыми для удара, – они двигались слаженно, как воины, чья ярость закалилась в изгнании. Высокий бандит с зазубренным мечом шагнул вперёд, выкрикнув:
– Ты заплатишь за храм, слепая тварь!
Чжан Вэй бросился на него, его плащ взметнулся, как крыло ворона, и меч рассёк воздух, вонзившись в грудь врага. Кровь хлынула на траву, чёрная в утреннем сумраке, как пепел их прошлого. Второй бандит метнул копьё, оружие мелькнуло в воздухе, вонзившись в землю у ног Линь Сюэ, и голос копейщика прорезал хаос:
– Твоя музыка – смерть, девчонка! Мы вернём себе покой твоей кровью!
Линь Сюэ прижалась к дереву, её пальцы сжали гуцин, а слух ловил всё: свист стрел, что пролетали над ней, хрип умирающего, топот ног, что окружали её. Эти люди когда-то пели гимны Цянь Луну рядом с ней, их руки держали те же шёлковые ленты на празднике, но теперь их вера обратилась в ненависть, а месть стала их законом.
Чжан Вэй сражался как буря. Его клинок отбил вторую стрелу с лязгом, что эхом прокатился по холмам, и третий бандит упал с криком, его меч звякнул о камни. Но в его глазах мелькнула деревня, объятая пламенем – крики матери, пепел, что оседал на его детских руках. Это было пятнадцать лет назад, в долине у подножия Огненных Пустошей, где его клан, мастера ци и меча, жил в тени парящего осколка. Он был мальчишкой, едва державшим деревянный клинок, когда небеса вспыхнули – не буря, не молния, а пламя, что упало с осколка, как воля Хуо Фэн, решившей стереть их с лица земли. Его мать стояла у порога хижины, её длинные волосы развевались на ветру, голос звал: «Беги, Вэй!» – но он замер, глядя, как огненный вихрь поглотил её, превратив крик в дым. Отец бросился к колодцу, черпая воду, что испарялась в руках, его сестры нигде не было видно. Чжан Вэй бежал, слёзы жгли глаза, а за спиной гудел голос Хуо Фэн: «Смертные забыли страх – я напомню!» Он не знал, за что – за дерзость клана, что добывал алый нефрит, или за молитвы, что не дошли до её ушей, – но поклялся, что боги заплатят.
Меч в его руках теперь пел ту же клятву. Стрелок рухнул, стрела ушла в небо, и кровь бандита смешалась с травой, но для Чжан Вэя это была лишь тень той крови, что он жаждал пролить – крови богов. Лязг металла вернул его в бой: четвёртый бандит бросился с копьём, выкрикивая проклятия, но Чжан Вэй шагнул навстречу, его клинок вонзился в грудь врага, и прошлое растворилось в настоящем. Последние двое – лучники – дрогнули, их луки опустились, и они отступили в тени холмов, оставив за собой лишь эхо ненависти.
Чжан Вэй дышал тяжело, не от усталости, а от гнева, что горел в нём ярче, чем огонь Хуо Фэн, и знал, что эта слепая девочка за деревом – его шанс, его оружие против небес. Он повернулся к ней,