Серый морок дневного неба. Ad libitum, или От фонаря на коду. Маноромижор (сборник). Агата София
именно она должна была тебя понять, потому что просто попалась под руку в нужный момент?
Ты даже не сожалеешь. Тебе досадно. Вероятно, твоя судьба причинять кому-то боль.
В конце концов, ты сделала то, что подспудно хотела – бросила свою воображаемую плоть на растерзание. Теперь осталось только ждать. Но ты, конечно же, переживешь это, потому что есть он, ради кого ты пройдешь через это.
…А у него что-то не ладится. Он ждет звонка, приглашения или чего-то в этом роде. Ты ведь знаешь о его делах здесь, в твоем городе, только то, что он сам тебе считает нужным сообщить. Ты застаешь его не первый день за странным занятием. Он сидит задумавшись за столом, что-то пишет. На столе стоит аквариум средних размеров, оставленный хозяевами квартиры. Рыб в нем нет, только улитки.
Время от времени они всплывают на поверхность глотнуть воздуха. И также время от времени он не дает им этого сделать. То, что было вначале шуткой, чтобы вызвать твой благородный протест и в шутку дать тебе прозвище: «Защитник всех лягушачьих прав», – превратилось в жестокую игру.
О ракушках ли тебе думать, когда в твоей жизни происходит такое! Но вечером ты с ужасом обнаруживаешь, что его несколько дней вынужденного ожидания звонка стоили жизни одной из них.
– Ну вот, – говорит он с каким-то садистским удовольствием, хоть и с улыбкой, которая сейчас тебе кажется совершенно неуместной: – Она не справилась с ухудшающимися обстоятельствами жизни…
Ты не выдерживаешь, бежишь в сторону ванной. Нет, тебе не плохо, тебе катастрофически плохо. Ты рыдаешь в полотенце и просишь прощения у всех улиток за его злость, или как там это еще называется.
Конечно, он тебя успокаивает, конечно же, раскаивается в собственной жестокости. Собственно, он же не хотел, можно все объяснить, и это ведь только улитка…
А на следующий день раздается долгожданный звонок и улиткам ничего больше не угрожает.
Хорошо
И все-таки какой-то холодок остается у тебя в душе. Его не может растопить даже сладость вашего примирения и привнесенная в нее острота: «так ярко светит после бури солнце», хоть она так хороша, что ты, невольно, этой буре отдаешь должное, если бы не она…
…Все случается слишком быстро. Твое недавнее откровение с однокурсницей приносит скороспелые плоды. Она сама встречает тебя у входа в институт, да что там, – вовсе ждет тебя специально, чтобы сообщить главную, она думает, для тебя, а выходит – для нее самой новость.
Сколько в ней праведного пионерского задора, ты бы оценила это, но тебя еще «тянет» этот внезапный холодок между тобой и им, и ты слушаешь ее рассеянно. До тебя быстро доходят ее слова, но она, не видя твоей бурной, на что она, вероятно, рассчитывала, реакции, спешит повторить тебе еще раз:
– Да! Я сделала это! Нельзя жить во лжи! Надо уважать друг друга. Я сказала Ирке, все, как есть!
– Хорошо, – ты произносишь это тихо, но четко и тут же обходишь ее, направляясь дальше в недра здания.
– Хорошо… Хорошо? – однокурсницу выворачивает на девяносто градусов, затем еще на