Сны Бога. Мистическая драма. Мария Мелех
ни странно, атеисты.
Что такое «намерение», я случайно понял, когда несколько недель подряд мечтал перед сном о ярко-зеленом велосипеде, подмигнувшем мне хромированным звоночком из витрины местного магазина – и этого было достаточно, чтобы я влюбился. Через месяц родители, которым я, ведомый любопытством экспериментатора, ни словом ни обмолвился о своем желании, спросили меня во время обеда – не хочу ли я присоединиться к той огромной стае отважных мальчишек, что летят по улицам, взметая клубы пыли, на своих железных конях? С учетом, разумеется, того, что я буду делать это в стократ осторожнее. Я просиял глазами и молча кивнул, чтобы наверняка не спугнуть магию.
На следующий день отец уже учил меня кататься на велосипеде, придерживая сзади за кожаный круп седла, и однажды попросту отпустив. Я проехал в одиночестве двадцать метров, а потом сообразил, что не слышу шуршащих шагов позади. Оглянулся, и тотчас же свалился от удивления и испуга. Отец стоял поодаль и счастливо смеялся. С той поры я умел летать на этой чудесной машине детства, ловко поворачивая руль и чувствуя педали, как продолжение тела. Велосипедными прогулками по родному городу я не брезгую и по сей день, несмотря на уже упоминавшуюся коллекцию автомобилей.
Повзрослев, я интуитивно ощутил силу излучаемого мной намерения, и тесно переплел его с практикой сновидений. С каждым годом я достигал все больших успехов в контроле за своим сознанием и выстраивании сновидческой реальности. Я знал, что многие используют визуализацию, как метод достижения целей, но усовершенствовал ее, перенеся процесс в ткань управляемых сновидений. Во мне проявилось внутреннее знание, шепнувшее, что концентрат энергии, образуемый при воплощении желаемого во сне, многократно превосходит по мощи поле, создаваемое мозгом при простом сеансе целенаправленного мечтания. Но достичь таких высот было непросто. Хотя во мне живет стойкое убеждение: если бы подобные открытия произошли со мной во взрослом возрасте, было бы гораздо труднее научиться всему этому. Будучи ребенком, я воспринимал это обучение не как мучительную жажду тайных знаний и власти над жизнью – как это происходит со взрослым человеком, а как увлекательную игру, путешествие по другим мирам, вдруг обнаруженным мной.
На приступах созидательной полудремы мои странности не заканчивались. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы обнаружить несколько очевидностей: я словно носом чуял погоду на ближайшие дни; с моими врагами, в конце концов, приключалось что-нибудь до оторопи плохое; все, чего я желал человеку – сбывалось; я непонятно каким образом улавливал чужое настроение, и волны его в моем мозгу сворачивались в слова, которыми я мог описать состояние собеседника и даже случайного прохожего.
К счастью, мне не часто приходилось применять свои способности в качестве оружия, защищавшего меня от несовершенства мира, в котором я оказался –