Бескрылый воробей. Виктор Борисович Ефремов
всём на свете: кто мы есть и откуда родом, куда направляемся и от кого бежим.
Оказалось, моя спутница провела всю жизнь в соседнем городе и гостила здесь, в наших окрестностях, последние пару недель. Как объяснила она, в кой-то веке ей захотелось навестить тётушку, чахнущую в этих краях в полном беспросветном одиночестве. Рвения её хватило на неделю. И вот мы уже здесь, в вагоне, попиваем неторопливо остывающую массу бразильского якобы происхождения.
Сейчас я с трудом могу вспомнить её лицо. Лишь редкие черты: пшеничного цвета волосы, золотым плетением переливавшиеся на хрупких плечах, зелёные глаза, изумрудным оперением обрамлявшие гранит блестящих зрачков, вздёрнутый нос и пепельного тона белоснежные ресницы. Всё в ней было для меня ново. Я ловил каждое её движение, каждую её фразу, мимолётом проскальзывающую в нашем диалоге.
За стонами метровых колёс бесшумно проносились безликие фонари, покосившиеся столбы и редкие силуэты деревьев, унося за собой беглый взгляд безымянных пассажиров. Многочасовой трёп в один момент сменился вполне уместным молчанием, дозволенным лишь самым близким и закадычным друзьям. Неловким не были даже встречи взглядами, за пару часов ставшие совершенно не случайными. Каждый думал о своём, не торопясь распутывая клубок проснувшихся мыслей, порой улыбаясь задумчивому соседу.
– У тебя часы отстают, – разглядывая моё запястье, заключила попутчица.
Унесённый своими размышлениями, чтобы вновь не выглядеть идиотом, я лишь улыбался и одобрительно кивал головой, надеясь, что реплика её имела исключительно риторический характер. Эффект оказался противоположным.
– Ты опять меня не услышал? – поднеся кисть к подбородку и обронив ехидную улыбку, произнесла она.
Я продолжал кивать и глупо улыбаться, подчёркивая улыбку спутницы нотками искренне детского смеха.
– Переведи стрелки на час назад, мы пересекли часовой пояс, – умиляясь моим кривляниям, настаивала соседка.
Краснокожее Солнце уже наполовину прикрыло палящие глаза и неторопливо уступало место бледнолицей Луне. Тень заботливо накрывала раскалённую крышу поезда, просачиваясь в вагоны, насыщая их обитателей долгожданной прохладой.
Люди выходили на станциях и вновь набивали собой тесные стены поезда. Навсегда исчезали недавние новые знакомые, на смену им приходили знакомые поновее и снова пропадали в бездне времени, где-то позади, за одну, две, три станции.
Запах сигарет в тамбуре вымывался густым паром кофе и свежезаваренного чёрного чая, звон расстроенной гитары с конца вагона сменялся хохотом подвыпившей молодой девицы всё с того же конца вагона, неизменными оставались лишь лязг и монотонный бой колёс, ненавистный и незаменимый в то же время.
– Сыграй мне что-нибудь, – уставившись в окно, она продолжила, – или хотя бы настрой гитару этим ребятам.
Мы схватили сумки и направились в конец вагона, неся перед собой сбережённый мной плод трудов