Исповедь «иностранного агента». Как я строил гражданское общество. Игорь Евгеньевич Кокарев
на морозе могучее дерево для топки замерзшего в пургу паровоза. Все оправдывался перед собственной совестью?…
Не выдержал, в письме пославшему меня Вадиму Чурбанову написал о своих сомнениях. Была в том письме и такой пассаж: «Поднять народ на хорошее дело, Вадим, мы умеем. Здесь тысячи энтузиастов. А вот зачем? Зачем только „Комсомолка“ тем сентябрьским номером всколыхнула страну? Приехали тысячи, хотя и сотни бы хватило. Да ведь и сотня здесь не нужна… Из пушки по воробьям!»
Вместо ответа передал Вадим то письмо в «Комсомольскую правду». И настоял, чтобы напечатали. И что? Снова, как в вату. Почему глохнут наши инициативы? Хорошо, что эту историю комсомольцев-добровольцев мои давние собеседники – американцы Диана и Джим на белокрылой «Литве» никогда не прочитают…
Шаг за шагом выходил из меня, уходил в историю мой Папка Корчагин. Вяли красные розы, осыпались лепестки иллюзий. Тихо, без фанфар, разъезжались золотые ребята, кто куда. Домой стыдно, хорошо страна большая. Куда деваться нам, Родина?
Разрешить сомнения должна была корреспондентка «Комсомольской правды», прилетевшая из Москвы после той публикации. В ситцевой коротенькой юбчонке показывала она днем свои загорелые ноги, а вечером, сев за стол напротив и разговаривая с Володей о мировых проблемах, мягкой босой горячей ступней нащупала под столом у меня то место, которое сразу затвердело и заныло от желания. Володя, инженер, к которому я заходил поиграть в шахматы и поговорить о жизни, все быстро понял, постелил нам на полу и ушел.
– Ты всегда такой серьезный? – спросила корреспондентка, деловито раздеваясь. – Мне говорили в редакции. Я не верила.
– А ты вообще, вы вообще там, в Москве во что – то еще верите?
Больше мы с ней ни о чем не разговаривали.
А отчаянный мой вопль в «Джамбульскую правду» имел неожиданное продолжение. Сам Петр Качесов, секретарь Горкома партии нашел меня:
– Ты приходи вечером. Разговор есть, – и дал адрес.
Я пришел к нему домой. Сели. Бутылка водки на двоих – это немного. Выпили. Закусили. Закурили. Я курил тогда по пачке «Примы» в день. Помолчали. Наконец, он, вздохнув, подвел итог молчанию:
– Уезжай ты отсюда, прошу тебя. Хороший ты, наверное, парень. Но… не мути воду, ведь закроют стройку из-за твоих статей. И что, думаешь, лучше будет? Обещаю: чего-нибудь да построим. Не в первый раз. А ты уезжай учиться куда-нибудь. Дадим тебе хорошую характеристику. Прости фронтовика. – И голос его дрогнул. Или мне показалось?
Через годы сведет меня случайная встреча с жителем тех мест и тот расскажет, во что превратится комсомольская стройка 60-х. В 90-х покинут дома оставшиеся без работы люди, и будет он стоять вымершим, с разбитыми ветрами окнами. Не сдержал слова грустный фронтовик…
Глава 4.
ВГИК.
Мои университеты
В ЦК ВЛКСМ завотделом Куклинов вопросов не задавал: молча закрыл командировку