Затянувшийся вернисаж. Роман из последней четверти 20 века. Алона Китта
не понял! Если так, то все же будет не обиднее, чем выслушивать отповедь на подобие той, которую обрушил на бедную Татьяну Евгений Онегин.
Сказано – сделано. Я передала ему пластинку и попросила обязательно послушать. Михаил недоуменно пожал плечами, но пластинку взял. Через 2 дня он дал мне в руки запечатанный конверт и попросил вскрыть только дома. Я выполнила его просьбу и когда с замиранием сердца достала лист бумаги и развернула, то строчки побежали у меня перед глазами, я облегченно вздохнула. Письмо гласило: «И я тебя тоже очень люблю.»
Глава 7
С этого дня рухнула словесная плотина и мы уже не стеснялись говорить о своей любви, и все казалось на столько очевидным, что непонятно было, почему у нас язык не развязался раньше. Во время тетиных поездок, мы приходили в ее комнату, целовались до изнеможения, и легкий трепет пробегал по телу от каждого его прикосновения, но близости я страшилась, и хотя полагала ее неизбежность, но не могла переступить какой-то внутренний барьер. Но все-таки, когда глубина ласк затягивала, растекаясь сладкой болью, я не позволяла ни на секунду расслабиться и потерять над собой контроль, и в последний миг сопротивлялась его рукам и губам: «Нет, не надо, не здесь, не в этой комнате».
Но все же так долго не могло продолжаться. Это походило на рискованную игру, где мое поражение могло оказаться победой. И мое тело привыкало к прикосновению его рук, предательски снижая порог сопротивления, а внутри меня гнездилась незнакомая ранее чувственная боль, от которой не было спасения.
Однажды Михаил ждал меня как обычно у Банковского моста, а когда я подошла, торопливо поприветствовал и предложил съездить с ним в одно место. Я поинтересовалась, куда все-таки, а он молча вынул из кармана пальто связку ключей и повертел перед моими глазами.
Не надо думать, что я была тогда такая юная, неискушенная, глупенькая – не на луне жила, а среди других людей – и мне несомненно стало ясно значение этого жеста. Девочки в группе трепались о чем-то подобном, но я и представить не могла, что со мной может произойти тоже самое. Помню, с каким каменным презрением я выслушивала рассказы о том, как та или иная пара, не имея крыши над головой, «достают» комнату у друзей или знакомых на час-другой. Приходить в чужую комнату, сталкиваться с соседями, которые смотрят на тебя понимающим взглядом, валяться в чужой постели, прислушиваясь к матам в коридоре – по мне это было пределом человеческого падения.
Хуже, чем заниматься любовью в комнате кроткой тети Дуси. А Михаил держал эти ключи и ждал моего решения, как ни в чем ни бывало. Огромный фонтан недобрых чувств к нему хлынул в мою голову – и возмущение, и ревность, и чуть ли ненависть, но стоило нам встретиться взглядами, как этот фонтам стал усыхать, и только ревность настырной капелью продолжала барабанить, но и звук этой капели постепенно стихал.
И все же я поинтересовалась:
– Чья это