В огонь и в воду. Амеде Ашар
облек всю схватку.
Граф Гедеон перескочил через солдата, которого свалил первым выстрелом, и схватился с бароном де-Саккаро. Это был крепкий рубака, владевший отлично и шпагой, и кинжалом; не легко было одолеть его; но он ослабел от попойки, рука его потеряла и гибкость, и твердость; кроме того, у графа было еще и то преимущество, что он готов был умереть, лишь бы только убить врага.
Два тигра не бросаются друг на друга с такой яростью, когда схватываются из-за добычи; удар сыпался за ударом; уже кровь лилась ручьями с обоих, но потому уже, как граф вертелся около барона, грозя ему и рукой, и шпагой, и кинжалом, быстро нападая и так же быстро отражая удары, – можно было отгадать заранее, на какой стороне окажется победа. Она пришла бы еще скорей, если бы по временам один из людей барона не отделялся от общей схватки, в которой бились Франц и Джузеппе, как два диких кабана, преследуемые стаей собак, – чтобы броситься на графа, которому приходилось еще и от него защищаться, а между тем барон мог хоть немного вздохнуть; но силы его заметно истощались вместе с кровью, лившейся из ран, и шпага уже плохо действовала в его руках.
Пришла наконец минута, когда усталая рука не выдержала тяжести шпаги, опустилась и открыла задыхающуюся грудь. Быстрей молнии, рука графа Гедеона вытянулась, и барон повалился на грудь своей лошади. Ударом кинжала граф распорол ему горло, приколол еще раз и бросил окровавленного наземь.
– Мертв! – крикнул он.
Видя смерть начальника, еще кое-как державшиеся люди барона ударились в бегство и, прискакав разом целой толпой к воротам, валились друг на друга.
Франц и Джузеппе не думали гнаться за ними. Кругом них валялось с дюжину безжизненных тел. Другие хрипели по углам или едва таскались там и сям. Они изрубили эту сволочь, качавшуюся на конях и извергавшую при каждом ударе столько же вина, как и крови. Но оба они так упорно и слепо продолжали биться, что в числе ударов, направленных против них на удачу полупьяными разбойниками, некоторые все-таки попади ловко. Окруженные мертвыми и умирающими, Франц и Джузеппе и сами казались не лучше их. Они протянули друг другу руку.
– Ну, каково тебе, брат? – спросил Франц у Джузеппе.
– Да нехорошо, брат! а тебе?
– Еще немножко хуже, если возможно…. Мне кажется, что стены этого двора пляшут сарабанду.
Граф подъехал к ним, едва держа в руке мокрую и красную шпагу, вдруг побледнел и на минуту закрыл глаза. Он открыл их и, сделав последнее усилие, чтоб не упасть, сказал:
– Кажется, мой счет сведен.
Франц и Джузеппе соскочили с седел, не думая о своих ранах, и сняли с коня графа, который уж не мог держаться на ногах; они положили его на солому, покрытую собранными на-скоро плащами. Несколько жителей, увидев, что побитые разбойники скачут сломя голову из деревни, подошли к трактиру. Кто был посмелей, вошли во двор, смотрели на раненых, считали мертвых, перескакивая через целые лужи крови. Двое или трое бродили вокруг барона, удивляясь его огромному росту и еще пугаясь его свирепого лица, которое так у него и замерло. Они показывали друг другу страшную рану у