Неизвестный Алексеев. Том 3: Неизданная проза Геннадия Алексеева. Геннадий Алексеев
этого запаха слегка кружится голова.
Я подобен некоему агрегату с автоматическим управлением, запрограммированному на много лет вперед. Каждый год я сочиняю 70–80 стихотворений, которые возникают во мне как бы сами по себе – я почти не прилагаю к этому усилий.
Кто же меня запрограммировал? Господь Бог, в которого я не верую? Или некий всеобъемлющий космический разум? Впрочем, это почти то же самое, что и Бог.
Черный, совсем черный человек. То ли африканец, то ли до ужаса загоревший пляжник. Улыбнулся и ослепил меня оскалом сплошь золотых крупных зубов. Редкая человеческая порода – темная кожа и золотые зубы.
В столовой за столом вместе со мною сидят две очень юные девицы – писательские дочки. Они скромны. Они все время молчат и не подымают глаз.
Сидит также весьма пожилая интеллигентная дама, сухая, высокая, горбоносая, похожая на грузинку.
Вчера появился еще один сотрапезник – темноволосый, круглолицый субъект средних лет. Он держится уверенно, то и дело самодовольно ухмыляется и при каждом удобном случае пытается со мною заговорить. Я его, видимо, заинтересовал. Вечером он спросил, где это я весь день пропадал, и мне пришлось рассказать о моем посещении Симеиза и Алупки.
– С экскурсией? – полюбопытствовал он.
– Нет, вполне самостоятельно, – ответил я и добавил: – Не люблю экскурсий.
Человек этот ест страшно быстро, будто процесс принятия пищи ему крайне неприятен и он хочет поскорее с ним покончить. При этом он низко, как собака, наклоняется над тарелкой.
А пожилая дама сегодня обратилась ко мне с вопросом:
– Ходят слухи, что вы альпинист? Правда ли это?
– Нет, что вы! – ответил я. – К спорту я всегда питал неприязнь.
– Значит, ложные слухи, – заключила дама.
После обеда отправился к дворцу, башня которого, торчащая над зарослями парка, видна с крыльца нашего Дома творчества.
Эта башня показалась мне знакомой – где-то, в каком-то старом архитектурном журнале я видел ее фотографию.
Долго пробирался вверх по склону горы, обходя какие-то сараи и кучи мусора, и наконец уперся в высоченную, красивейшую подпорную стену, выложенную из крупных известняковых камней. К стене прилепились убогие хижины с маленькими верандочками и навесами из ржавого железа. На веревках сушилось белье. Бегали тощие кошки. Тявкала сидевшая на цепи не менее тощая дворняга.
Из-за белья выглянула женщина с головой, обмотанной ярким платком. Спросил ее, как пробраться к зданию, что стоит выше на горе.
– А вот туточки! Видите – калитка деревянная? Через нее и пройдете, – ответила женщина.
Толкнул рукой калитку, она раскрылась, и я оказался на крутой лестнице, которая вела к стрельчатой арке. Перед аркой возлежали два изуродованных каменных льва.
За аркой появилась еще одна лестница, она вывела меня на широкую, вымощенную каменными плитами площадку, огороженную фигурной оградой в мавританском стиле. Над площадкой возвышалась сказочная вилла в восточном вкусе