Везучая. Лилия Макеева
сделала шаг, как в космос. У меня закружилась голова, и мне пришлось вцепиться в поручень, который внутри оказался предусмотрен. Подруга, получающая, видимо, наслаждение сродни садистскому, нажала кнопку последнего этажа. В ту же секунду лифт тихо взмыл.
– Мама! – позорно закричала я. От скорости лифта перехватило дыхание.
– Да ты смотри туда, вниз! – засмеялась довольная Лариса.
Деревья, диваны, огоньки бара, сверкающие, хрустальные люстры, фигурки людей оставались внизу, как выверенная композиция кадра. Мы воспарили над миром. Словно снимали западное кино, сидя на операторском кране.
Вот почему сюда не пускали советских людей! Это было вредно для их здоровья и психики. Позже по Москве ходила история о том, как одна американка, посетив Советский Союз, воскликнула: «Боже мой! Вы счастливые люди! Вы не знаете, как можно жить…»
Да, вернуться после скоростного, бесшумного, прозрачного лифта в коммуналку на свои девять метров – это всего вдвое больше, чем площадь лифта, – испытание на прочность. На патриотизм.
Но в тот момент я с удовольствием «отрешилась от старого мира и отряхнула его прах со своих ног». Как сапоги фабрики «Скороход». Потому что впечатления были, мало сказать, сильные. Как видите, незабываемые.
Мы поднялись на самый верх, под замысловатую крышу, и высокая башня часов с петушком оказалась где-то под нами. Потом, на резком спуске, дыхание перехватило еще раз, но, уже несколько осмелев, я разглядывала композицию холла более подробно, и в пограничных ощущениях моих присутствовал элемент наслаждения. Завершилась экскурсия в баре, где Лариса, скорее для проформы, чем для аппетита заказала себе аперитив.
Петер ждал нас в ресторане, держа перед собой меню, как ноты. Пюпитр ему заменяли длинные, музыкальные пальцы с отполированными ногтями. Как и положено австрийскому джентльмену, он встал, чтобы усадить нас обеих. Пока он задвигал улыбающуюся Ларису со стулом, я разглядела, как поблескивает немнущаяся ткань его явно дорогого, светло-серого костюма.
Петер сел и показал зубы. Не улыбнулся, не засмеялся, а именно показал ряд изумительных зубов. И стал еще сильнее похож на иностранца. Его каштановые, кучерявые волосы казались тщательно уложенными. А самое интересное – он был загорелый! Это в начале весны-то? Я решила, что он такой с рождения. Спустя много лет, посетив в Европе солярий, я вспомнила загар Петера, и до меня дошло его банальное происхождение. Но тогда Петер был вне подозрений и вне конкурса. Языковой барьер помешал мне выяснить, насколько высок его интеллектуальный уровень, но я поверила подруге на слово – «не дурак». А что много смеется, так это зубы виноваты, наружу просятся…
Лариса и Петер чирикали на заграничном, сладкоголосом языке, радуясь встрече. А я, мало что понимая, ими любовалась: красивые, раскованные люди в чудесном интерьере. До этого я посещала рестораны не так часто, чтобы ими пресытиться. Для меня это был настоящий праздник.