Везучая. Лилия Макеева
интересное. Проблемы мои – почему я должна звонить незнакомому дядьке? На солидных мужчин я не бросалась никогда. В них было что-то заведомо скучное. Никакого творчества. Так, по крайней мере, мне казалось. Я же была, если верить подруге Надежде, в прошлой жизни сестрой милосердия, поэтому в этой жизни продолжала исповедовать укоренившиеся принципы: отдавать, сочувствовать, мчаться на помощь. А солидному мужчине моя помощь не нужна.
Думаю, мою оголтелую жертвенность вскормили в детстве пионерские лозунги и бесчисленные примеры чужого героизма в годы испытаний и лишений. Стараясь соответствовать героиням, я приобрела со временем стойкое стремление обходиться без посторонней помощи. А на мужчин вообще никогда не рассчитывала. Не потому, что они были неспособны, а потому что я сама справлялась. И чрезвычайно этим гордилась. Бессознательно. Наверное, женскую беззащитность и слабость все-таки попрала эмансипация. Так называемые кисейные барышни давно не в чести. На дворе – эпоха сильных женщин. Они себе это право быть независимыми отвоевали и стали жилистыми – не в прямом, разумеется, смысле. Что тут хорошего? Женщины превратились в своевольных мужчин, а мужчины – в капризных женщин. Может, эмансипация и не чума двадцатого века, но чумка – точно.
Бумажку с телефоном Павла Алексеевича я хоть и взяла, а звонить не собиралась. Сунула в кармашек сумки, там она и сморщилась, свалялась.
Лариса насытилась экзотикой родины, наелась картошки с селедочкой, погостила в Подмосковье у родителей, посмотрела пару громких спектаклей и улетела к своему иностранному благоверному – до следующего приступа ностальгии.
А я еще долго вспоминала лифт, курицу и водичку с лимоном в ресторане Хаммеровского Центра, не подозревая, что скоро мне предстоит там работать.
ГЛАВА 7. РЕСТОРАН «БАКУ»
Весна никак не переходила в лето. Каждый вечер я снимала надоевшие сапоги, втайне надеясь надеть поутру туфли. Однажды, обманувшись ярким утренним солнцем, надела и пожалела об этом, едва дойдя до троллейбусной остановки. Но возвращаться – плохая примета. Ноги мерзли, и я активно, не обращая внимания на взгляды прохожих, проделывала ими танцевальные движения, напоминая себе самой пушкинскую балерину Истомину – «и быстрой ножкой ножку бьет»… Только сверхзадачи у нас с Истоминой были разные.
В троллейбусе ноги мерзли еще сильнее. Вот, не форси! – форсунки забьются… Надо будет, чтобы не забились, надеть на ночь носки и сыпануть в них горчицы.
Освободилось место у окна, я села и припала к нему, как к плечу друга. Окно мое – кино мое! Смотрю опять про жизнь других, а моя – словно замерзает на месте. Как ноги.
– Ресторан «Баку»! – объявил водитель остановку без аппетита в голосе.
Ладно, скоро весна, а потом и любимое время года – лето! Всем всё прощается.
Я смотрела в окно, не фокусируясь ни на чем. И вдруг взгляд уперся в ЕГО машину. Она стояла