Пропащая. Ирина Григорьева
До этого она сидела так, будто в её тело вставили кол, а сейчас грузно обмякла и откинула голову. Она молчала целую минуту, потом, не поворачиваясь в мою сторону, стала говорить:
– Иногда у меня складывается впечатление, что я себя за что-то наказываю. Не знаю, за что именно, и от этого ещё страшней. Мне плохо, а я сама над собой злорадствую. Вы когда-нибудь испытывали ощущения, что всё, что вы делаете – это полная ерунда? Все твои действия, чувства, слова – это не то, что происходит здесь на самом деле… – она помолчала и, подняв руку, приложила её к груди. – Меня всегда учили всё делать правильно. Мне вбивали в голову: что надо делать, что говорить, даже – что чувствовать. И я верила им. Я верила каждому слову, и даже когда мой внутренний компас начинал хаотично дёргаться, я продолжала убежать себя, что неправа именно я. А правы – они. А потом – в какой-то момент? – я вдруг словно открыла глаза и резко вышла на свет. Я увидела всю эту ложь, которую мне навязывали, я увидела, как они врут и как радуются этому. И тут пришла боль. Боль душевная, но такая сильная, что выносить её с каждым днём становилось всё тяжелей и тяжелей. Но никто не слушал, все отмахивались от меня, как от назойливой мухи. И я полюбила алкоголь. Знаете, что говорила моя мама, когда поняла, что у меня проблемы с алкоголем? Она сказала, что я – пропащая. И я не стала спорить. В конце концов, ей лучше знать. И теперь я постоянно стараюсь соответствовать этому эпитету.
Она замолчала, я тоже не нарушал тишины, давая ей возможность погрузиться в свои ощущения. И, если честно, я впервые столкнулся с подобными откровениями уже на первой беседе. Мой интерес к этой девушке рос, а её обезличивание себя немного раздражало. Но как врач, я решил дать ей возможность придти к осознанию этого самостоятельно.
Наконец она повернулась ко мне. Её лицо перекривилось от горькой ухмылки.
– Вы считаете, что я – пропащая? – выделила она интонацией последнее слово.
– Стоп! – я сделал соответствующий жест рукой. – Давай не будем так быстро выносить себе приговоры. Я ничего не считаю. Да, по большому счёту, совершенно не важно, что думаю я. Важно, что думаешь ты сейчас и что будешь думать через год. Ты постоянно повторяла: «Они…», – кто это?
– Мои родители. Другие люди, с которыми мне приходилось общаться.
– Ты не пробовала говорить о том, что не веришь им?
– Пробовала. Но… – Аня пожала плечами. – Но кто будет слушать пьяный бред?
– Ты хочешь сказать, что могла говорить то что думаешь, только когда пила?
– Ну да. Трезвая я молчу всегда. Зачем мне конфликты, я их не люблю.
Я стал понемногу нащупывать причины её внутреннего конфликта. Откровенность Анны и неподдельное желание контактировать добавляли мне профессиональной заинтересованности. Но где-то глубоко, там, куда я сам никогда ещё не заглядывал, что-то треснуло, я даже почувствовал на мгновение щелчок, словно кто-то передёрнул рубильник. Мне бы следовало помнить, что любые перемены начинаются с осознания перемен, но я наглухо забаррикадировал своё сознание книжными цитатами, определениями