Пропащая. Ирина Григорьева
конечно, могла написать что-нибудь ещё, но мне неохота.
Я как-то видела украдкой, как читают наши дневники. Психолог собрала их утром, присела тут же в коридоре, открыла каждый, расписалась и положила на место.
Дорогой дневник, зато здесь я могу писать всё, даже если это на первый взгляд и не важно.
Реабилитационный центр, или, лучше будет сказать, реабилитация – изматывает. Все от меня чего хотят…
Даже Роман Е., – к которому я напросилась на беседу после Дининых слов скорей из принципа, чем от большого желания – сразу полез в мои чувства. Хотя, признаться честно, отвечать на вопросы ему мне нравится больше, чем всем остальным. Он хотя бы не напоминает мне каждые пять минут, что я – зависимая! Наверное, растрогавшись от такой деликатности, я сказала ему несколько больше, чем планировала изначально.
Может быть, ему не безразлична моя жизнь?
Как думаешь, дневник?
Можно я доверю тебе тайну?
На меня смотрит один парень – Глеб. Я писала о нём раньше. Он был первый из парней, кто заговорил со мной. Он интересный. Смешной, но интересный. У него всегда грустные глаза, даже если он улыбается. Он лезет ко мне с разговорами, но смотрит.
Иногда на группах я ловлю на себе его полный какого-то скрытого смысла взгляд, и мне хочется спросить: «Что ты хочешь?». Но я сдерживаюсь и отвожу глаза.
В моей памяти ещё живы картины из прошлого, когда…
Хотя нет, дневник, я ещё не готова. И не знаю, буду ли готова вернуться туда в воспоминаниях…
Народ за дверями расшумелся, буду заканчивать.
Пока.
До встречи.
Я ругал себя.
Я ругал себя за то, что вдруг стал слабым. Я старался выкинуть её из головы, но что бы я ни делал – мои мысли возвращались к Анне. Я списывал это на вдруг неожиданно возобновившийся интерес к работе. И снова взялся за книги.
Что я там искал?
Да, в общем-то – всё, что могло бы пролить свет на мои личные переживания.
Но тогда я ещё не осознавал этого. И упорно подгонял Анну под все существующие примеры и определения.
Наши встречи стали регулярными. Она открывалась мне всё больше. Я узнавал её потаённые мечты, детские страхи и переживания нынешней реальности.
Но мне было мало. Я хотел растормошить её, сделать живой – и быть первым, кто это увидит.
Но пока…
Быть не в ладах с окружающим миром – сложно. А так как моя действительность крутилась вокруг реабилитационного центра для наркозависимых, то я изо всех сил старался оставаться врачом, следящим за порядком.
Но нами самими руководят скрытые мотивы. Они так хорошо скрыты где-то в пластах подсознания, что мы с лёгкостью выдаём их за истинные намерения.
Вот мой отец – в своём стремлении сделать из меня хирурга – мог руководствоваться не только переживанием за мою голову. Он хотел быть моим наставником. А, значит,