Огола и Оголива. Ольга Евгеньевна Шорина
взрослеть.
–Что же, так и хочешь навсегда остаться пятнадцатилетней?
–Почему именно «пятнадцатилетней»?
–Давай, Аллочка, взрослей.
–Слушай, Алка, а сходи-ка ты в республиканский колледж! Там на бухгалтеров обучают.
–Таня, там такие хорошие люди! – с придыханием сказала Соколова.
Колледж в моём понятии было что-то страшное, какой-то отстой.
–Мне жаль тебя, – выдала Соколова.– Такая девчонка пропадает! У тебя больные глаза. Давай выздоравливай! А о том, что сейчас не важно, ты подумай на досуге. Жду тебя с хорошими вестями.
И я поняла, что путь мне туда теперь заказан, потому что ожидаемых вестей я не могла им принести. Я, болтающаяся без дела, просто оскверняю их собой, таких серьёзных и занятых. Идти проситься на учёбу в середине учебного года! Правда, в учебном центре, бывшем ПТУ, а уже в наше время – инновационном колледже, было много нереально дорогих курсов токарей-пекарей.
Но я как-то по инерции пошла искать этот самый колледж. Но города тогда я не знала вообще, кроме небольшого пятачка. Я покрутилась у старых домов рядом с площадью и пошла обратно. Было мерзко, грязно, противно.
***
Первого ноября всё растаяло. Как же противно капает оттепель, стуча о наличник, как по мозгам, – китайская пытка! А я проплакала всю ночь из-за своей выдуманной любви к бородатому торговцу газетами.
Вечером родители распили бутылку водки, и мама очень наигранно запричитала о своей плохой работе:
–Володь, там темно, там гаражи! Ты понимаешь, что мне – страшно!
Отчим угрюмо молчал. Да и чем он мог помочь, если его жена, как и он, ничего не достигла в жизни?
Мама и бабушке требовала найти ей работу, как будто она– не простая уборщица, а начальник бюро по трудоустройству. Бабушка отыскала ей место бухгалтера в продуктовом магазине, но мама побоялась туда идти, чтобы не стать материально ответственной. А ещё– в умирающей больнице на Загорянке. Но когда я спросила, когда же ей выходить на новую работу, она затрясла губами: «Ты что?! Молчи! Совсем уже!»
А я так и не поняла, что это было.
И тогда я вышла и объявила, хотя всё уже было кончено, что для меня есть хорошая работа в Москве, на Кропоткинской:
–Зарплата – три миллиона, проезд оплачивается.
Так я хотела подготовить маму, что, как поёт сейчас шансонетка Любовь Успенская: «Пришла пора, не избежать, пора тебя мне отпускать».
Разумеется, мама завизжала:
–Такие деньги просто так не платят! Кропоткинская, это очень далеко, на другом конце Москвы! Ты что, совсем ненормальная? Я с четырнадцати лет ездила в Москву, на Красносельскую, знаешь, как я уставала? Я вставала в четыре утра, я ехала в электричке одна! Там одни и те же мужики играли в карты, и я подсаживалась к ним, чтобы не было так страшно! И они мне говорили: «Зачем тебе это нужно, – ездить в такую рань в Москву?»
Действительно, зачем? Зачем маме нужно было ездить в поварское ПТУ в столице нашей Родины, когда как у нас есть своё?
В её время было модно уходить в ПТУ, и их ещё в учительских отговаривали! Зато в этом году маме