Мадонна. Проклятый город. Арчибальд С Скайлс
на минимальную скорость, при которой самолет еще может держать высоту, и как важно, чтобы запускающий электродвигатель мог создавать в турбине необходимую плотность воздуха. Ангар был весь залит лучами закатного Солнца, которое светило прямо в распахнутые двери. Аршик склонился над крылом и что-то разглядывал под углом. Он увидел меня и улыбнулся. Лицо его, да и одежда, все было в золотистой древесной пыли. В руках он держал наждачную бумагу, которой подчищал еле заметные неровности фюзеляжа. Его пальцы, уверенно державшие шкурку; его руки, плавно и нежно скользившие по деревянной обшивке. Я вдруг испытала неприятные ощущения. Не ревности. С чего бы мне было ревновать? Я не могла понять их причину.
– Джаничка, у тебя глаза грустные. Что случилось?
Это Вася тихо-тихо, спросил меня, подойдя почти вплотную.
– Как ты меня назвал? – Спросила я еще тише.
– Джаничка, – сказал он уже почти шепотом. – Уменьшительное от Джоконды. Не грусти. Грустная ты становишься совершенно; абсолютно; невыносимо; пронзительно красива. А это уже перебор.
Я не смогла не улыбнуться. Как умел он вот именно, что – со-чувствовать и подбирать нужные слова в нужное время. А «Джоконда», это тоже он придумал. Как-то Аршик спросил меня, как звал меня папа. Я ответила:
– Жаконя.
Вася посмотрел на меня и сказал:
– Это он тебя хотел «Джаконя» назвать. Ласкательно. От «Джоконда». Но боялся, что зазнаешься. 18
Впрочем, и Аршик тоже был очень чутким, когда хотел. Но сегодня он был слишком увлечен своим делом. Словно бы чувствуя, что улыбка моя продержится недолго, Вася пригласил нас всех вечером пойти встряхнуться. Подруга пригласила его посмотреть скучный черно-белый фильм про Модильяни на ретро-показе. Инна, подруга, оказалась очень симпатичной. Ее можно было бы назвать красивой, если бы вздернутая верхняя губа не придавала ее лицу выражения какой-то надменной брезгливости. Когда она смотрела на Васю, глаза ее становились похожи на два грустных синих водоворота. Нам она старалась понравиться, но все выходило как-то неестественно. Уж слишком зажато она держалась. Слишком угловатыми были ее движения, и реплики ее даже к месту, казались сказанными невпопад.
Да, я стала называть его Аршиком именно тогда. После просмотра мы шли все вместе от Великан-парка: Вася с этой художницей, я и он. Мы решили прогуляться до Петропавловки и шли как раз по одному из наших обычных маршрутов, мимо лечебницы Вредена, построенного в 1906 любимым Васиным архитектором Фридрихом Мельцером. Как-то раз Вася рассказал мне, что до революции в центральной части здания располагалась церковь Спаса-целителя, иконы в иконостасе которого так же, как и эскиз Мадонны на внешней стене здания, сделал двадцатипятилетний Кузьма Петров-Водкин, которого Мельцер заметил где-то на Волге в заштатном городишке и привез с собой в Петербург. Ни луковицы над заколоченной звонницей, ни иконостаса, ничего не осталось после революции. Только пятиметровый образ Богородицы грустно смотрел со
Жаконя: на самом деле – это обезьянка, персонаж из популярного в советское время мультфильма.