Век императрицы. Натали Якобсон
с вуалью, у другой прямая тонкая спина, но на плече под кожей извивается золотой червь, и его скользкое тело, вынырнувшие из ранки, обвивает бретельку корсажа.
Наваждение, это всего лишь наваждение, упорно твердил про себя Марсель, всего минуту назад это был сонм божественных созданий, а теперь он видит в каждом из воплощения идеала какое-то мелкое, отвратительное уродство.
Марсель с надеждой обернулся на Эдвина, но тот лишь пожал плечами и насмешливо, понимающе улыбнулся. Таковы мы все, как будто пытался сказать он.
Феи, наконец, дошло до Марселя, это не дамы, это феи. Он опять обернулся на Эдвина за подтверждением и тот сдержанно кивнул.
Теперь Марселю стало не просто неприятно от холодных странных ласк, а жутко. Он один в этой зале человек, а вокруг него толпится нечисть. Вот, что имел в виду Эдвин, говоря, что покажет ему живую натуру для мифических картин.
Неужели ты не спасешь меня, неужели бросишь здесь, мысленно Марсель взывал к Эдвину, требуя помощи, но вслух боялся вымолвить даже слово. У него уже рябило в глазах от блеска сапфиров и бриллиантов, усыпавших причудливые, вычурные наряды, от радужного многоцветья фероньерок, венчиков, тиар, от сияния матовой кожи, от кровавого света крупных рубинов в поясах и колье. Еще более насыщенно – алым был цвет женских губ. Какие у них зловещие взгляды, какие холодные руки. Можно утонуть в их глазах, замерзнуть в их объятиях. И Марсель продрог бы до костей, если бы Эдвин внезапно не вызволил его. Сильная рука легла ему на плечо, и дамы отступили прочь.
Он принадлежит мне, как будто молчаливо заявлял Эдвин, и никто не имеет права обольщать его сегодня. Нечисть трепетала перед ликом ангела, как перед изображением пламенеющего креста. Они боялись его, но потому ли, что он святой дух, или же он вовсе не свят и не добродушен. Может, он всего лишь один из них – самый главный.
– Тебе еще рано сворачивать с пути истинного, – великодушно заявил Эдвин.
– Но я уже с него свернул, – с честностью простачка возразил Марсель и был вознагражден снисходительной улыбкой.
– Скажу более откровенно, – согласился Эдвин. – Ты должен выжить, чтобы запечатлеть на холсте свои сегодняшние впечатления. Мне это будет небезынтересно.
– Я постараюсь, – Марсель не успевал следить за чередой событий, он снова сидел в карете, напротив Эдвина, и экипаж мчался вперед, но уже не по улицам мрачного города, а по пестрящим фонарями мостовым Рошена.
– Ты был в раю, а сейчас увидишь ад, – шепнул Эдвин, так тихо и проникновенно, что его шепот можно было принять за иллюзию. – Познакомившись с элитой, ты должен взглянуть и на тех, кто опустился. На так называемых изгоев.
Карета остановилась, кучер спрыгнул с козел, чтобы отворить дверцу. Марселю в лицо дохнула свежесть моросящего дождя. В оранжевых отблесках фонарей он разглядел фасад с кариатидами и мрачноватую вывеску над закрытым театром. «Покровитель искусств», под надписью