Перекрёстки детства, или Жук в лабиринте. Альберт Светлов
натанцушся, еле с гряды уползашь. Сёдня ж день такой, вот наскачутся, нажрутся, пойдут по дороге, и орать станут, а то и драться ещё затеют. Опять до полночи не спать….
25. Prelude and Fugue No.1 in C major, BWV.870
«Мне вы можете верить или не верить. Это ваше дело. В моём лексиконе таких понятий нет»
Генрих Мюллер. «Сыскные истории»
Слушая их неспешные разговоры, происходившие в хорошую летнюю погоду почти каждый вечер, мы с друзьями или просто сидели тут же, на соседней лавке, или копались в песке, неподалёку от канавы, пройденной дедом Николаем по своему участку для того, чтобы после дождей и во время весенней распутицы, вода с дороги, проходившей несколько выше, не заливала погреб, вплотную подбираясь к дому, а, грозно журча, уносилась по канаве вниз, на другую улицу, обходя дом по огибающей.
Метрах в шести от окон росла, огороженная небольшой деревянной клетью, высоченная, выше крыши, рябина, поражавшая нас каждую осень, пока мы ещё оставались детьми и замечали это, тяжёлыми, сочными, красными гроздьями ягод, терпко-горьких на вкус свисавшими через рейки полусгнившей ограды. Однако, подрастая, мы всё меньше и меньше обращали на неё внимания и сама рябина, и увесистые кисти её плодов, становились чем-то обыденным и само собой разумеющимися.
Вокруг дома дед Николай вырастил тополя, с каждым годом становившиеся всё выше. Со временем они разрослись настолько, что стали угрожать своими кронами электрическим проводам, подходившим к дому с дорожных столбов. И Николай, вооружившись ножовкой, невысокой лестницей и парой стульев, весной подравнивал слишком уж вытянувшиеся ветки. Пару раз я помогал ему в дни майских праздников спиливать те ветви, что находились в поле моей досягаемости. Для меня это было внове, интересно и не сложно, хотя руки быстро уставали, а на ладонях, липких от молодых, дурманяще пахнущих, клейких листочков, появлялись мозоли.
Постепенно и эти воспоминания уходили всё дальше и дальше. Я почти не помнил ни ножовку, ни эти ветки с клейкими листочками, едва ещё только начинающими распускаться под ласковым майским солнышком и тянущимися в безоблачную синь. Не помнил, как они, спиленные, падали на землю, а мы с Николаем и бабушкой Василисой, его женой, собирали их и относили сушиться в тень. Высушенные ветки сжигали потом в камине. После смерти Николая, его дом, отличный, надо сказать дом, с просторной крытой и мощённой оградой, с недавно поставленной, взамен старой, банькой, пахнувшей сосной и берёзовыми вениками, сушившимися в предбаннике, с огородом, спускавшимся с пригорка к ключу с чистой ледяной водой, с парой теплиц, новые хозяева продали. Купившие дом спилили рябину и все тополя, огородили избу забором из сетки. Невозможно, да и некому теперь стало сидеть на завалинке, отмахиваться от комаров веткой черёмухи, травить байки, ведь даже лавочку, вставая на которую ногами, мы с братом могли залазить в окно дома, летом почти не закрывавшееся, разломали.
Ничто, происходившее