Три шага к вечности. Александр Валерьевич Тихорецкий
чуть не обхохотался. «Что, опять гаишники права отобрали?»
– Да нет, Коля, – возразил Тарновский, – мои клоуны злые, потому что голодные. Это не смешно. «Нет, дружище, все гораздо хуже».
– Злые, голодные клоуны? – баритон недоумевающе завибрировал. – Их что, не кормят? Это что же за цирк такой?
– Такой вот цирк, Коля, – Тарновский притворно вздохнул, – цирк есть, а денег нет.
– Злые, голодные, безденежные клоуны? – баритон бархатисто рассмеялся. – Разве такое бывает? Так, может, это не клоуны совсем?
– Клоуны, Коля, клоуны, – заверил его Тарновский, – но специальные такие, чтоб людей пугать хороших.
– Страхи ты мне какие-то рассказываешь, – баритон ненадолго замолчал. – Вот что, ты набери меня завтра вечером, попробую развеселить тебя как-нибудь. Водку то пьешь, мальчик?
– Ой, пью, дядя Коля.
– Ну, вот и ладненько, – баритон удовлетворенно хмыкнул. – Значит, завтра. Вечером. Жду.
Тарновский откинулся в кресле. После утренней суеты, после известий о предстоящем визите Костика и разговора с Дзюбой утренний звонок следователя Департамента финансовых расследований почти забылся, затерялся в сутолоке новоявленных тревог, и, если бы не цепкая память, так и сгинул бы в будничном водовороте.
Впрочем, кажется, хотя бы, эту проблему можно исключить из списка экстренного. Не было ни малейших сомнений в том, что Коля отлично понял его намеки про «злых и голодных клоунов», и к их встрече уже будет располагать информацией по этому делу. А может случиться и так, что к тому времени, и вообще, никакая информация уже не понадобится, потому что, проблема рассосется сама собой – вполне вероятный исход событий для этой страны. А, если нет, вдвоем они наверняка что-нибудь придумают.
Конечно, паскудно вот так, с бухты-барахты, беспокоить в лоб человека, притом, что в Городе тот уже несколько месяцев, а ты так и не нашел времени даже заехать, перекинуться парой слов.
Прошла, кажется, уже тысяча лет со дня свадьбы Коли и Кати, и затянулись раны, и жизнь дала новый побег. Коля успел уехать в столицу, сделать там карьеру, развестись и вернуться в Город, а Тарновский ограничился лишь дежурным звонком, промямлил в трубку какой-то размытый, непрожеванный текст, и – все на этом, будто бы и не было юности, дружбы, этих десяти лет, разлук, смертей, побед и поражений. Потом, правда, они пересеклись, все-таки, в мартовском оттепельно-сумрачном Городе, побродили по холодному, неуютному парку, выпили по рюмке коньяка в каком-то незнакомом баре, также буднично разъехались. Все дела, дела…
А сейчас клюнул петух, и память – как услужливый официант: вот вам, пожалуйста, телефончик. Звоните, не стесняйтесь. А Колька – ничего, молодцом. Даже для проформы пальцы гнуть не стал, хотя, и мог, конечно, повыеживаться. В таких случаях – сам Бог велел.
Неожиданная апатия вдруг обрушилась на него, и Тарновский застыл в кресле, уставившись в одну точку, не в силах пошевелиться, отвести