Сердца наши золотые, инкрустированные бриллиантами. Этьен Экзольт
у нашего адвоката и был сейчас недоступен. К моему удовольствию, стоило мне просунуть пальцы между стеной и выгнувшейся спинкой ящика, раздувшегося от рекламы и всевозможных уведомлений, как я нащупал острый металл и уже через минуту захлопнул за собой тяжелую деревянную дверь.
В квартире не было ничего ценного. Старая мебель, помнившая еще первые семяизвержения моего отца, неработающий менгир холодильника с пятнами на дверце, предсказуемо соответствующими очертаниям древних континентов, инопланетно выцветшие ковры на полах, неподцензурные скучные книги в потускневших обложках, затхлый, неподвижный, окоченевший воздух, блесноватые окна, высохшие насекомые, добропорядочные фотоальбомы. Некоторое время я стоял, прислонившись к смягченной потертой кожей двери, глубоко дыша воспаленными воспоминаниями, сгустившимися в туманном склепе прихожей, наслаждаясь пыльной полутьмой, осматривая ее пустые шкафы, рассматривая как величайшее творение разума квадратный кухонный столик.
Последний раз я был здесь больше года назад, когда обиделся на Снежану из-за того, что она отказалась совокупиться с обезьяной. Время от времени и мой брат использовал это место как убежище или место, куда можно было привести случайных знакомых, не опасаясь, что они могут разрушить что-либо ценное или узнать неположенное. Запустелая тишина этого места успокаивала меня, я приходил сюда в поисках места для победоносных размышлений, укромного уголка для совершения того, чем казалось немыслимо оскорбить чертоги постоянного обитания моего, испробовать новый вибратор, искусственную вагину, заняться самоудовлетворением, используя для возбуждения фотографию известной актрисы или певицы. Нечто, беспокоившее меня в других местах, здесь отступало, придавленное древней пылью и я мог, сидя в рассохшемся старом кресле, положив руки на занозливые подлокотники, пребывая в возбужденном оцепенении, обрести восторженную тяжесть хищных мыслей.
Тряхнув головой, я дернул стальную ручку, убедившись, что входная дверь закрыта, скинул туфли и прошел налево, в большую из двух комнат, где, обрушившись на неудобный и жесткий старый диван, вытянул уставшие ноги. Все здесь было чужим для меня и прежде всего таковым представали книги на незнакомых языках, с красными иероглифами, вдавленными в пожелтевшие, поблекшие, выцветшие корешки. Притаившиеся за тусклым зеленоватым стеклом, они надеялись, что никто больше не прикоснется к ним, считали свой язык забытым, потерянным, уничтоженным, полагали свои усохшие, устаревшие, потрепанные тайны содержащими древнюю мудрость, слишком могущественную для недостойного ее, погрязшего в развлечениях надменного мира и хранили ее с неистовством юноши, отвергающего мужское внимание только из страха не увидеть больше созвездия, состоящие более чем из шести звезд, что, как говорили, случается с теми мужчинами, которые знают вкус чужого семени. По своему опыту