«Ночные летописи» Геннадия Доброва. Книга 2. Геннадий Добров
в доме-интернате, там тоже – всё сплошь корейцы. Чай все наливали из одного большого чайника, я тоже хотел налить, а мне врач говорит: не пейте из этого чайника, я вам дам другой, и стакан дам другой. – Я удивился: но я же всё равно вместе с ними кушаю. – А он рассказывает: комиссия приезжала из Москвы, с этого чайника взяли пробы на глисты и нашли там яйца гельминтов – и на ручке, и на самом этом чайнике, и на крышке. Но их, говорит, всё равно не заставишь чище мыть руки, они ничего не слушают. – Я спрашиваю: а почему так много здесь корейцев? – А вот, говорит, они тут жили раньше, а потом, когда война кончилась, они остались, только часть переехала в Корею. Теперь, говорит, они переписываются, много лет мечтают соединиться, потому что семьи оказались разрозненными. Но всё пока остаётся по-прежнему.
Перед отъездом я попрощался со всеми в доме-интернате, а мой натурщик пошёл провожать меня до автобуса. И говорит: хочешь заповедь тебе скажу, по которой я живу? Не верь, не бойся, не проси – вот будешь так жить, и всегда на душе будет спокойно. Но жить по ней тоже нелегко. (Это известная воровская заповедь, вот он по ней жил.) Подошли мы к дороге, и издалека тянется этот газопровод на подставках – огромные трубы, диаметром метра полтора. Он говорит: вот на этом газопроводе я работал, швы варил, хорошо зарабатывал.
Простился я с Сахалином. Заехал к матери на Дальний Восток, повидался с ней. Вернулся в Москву. И следующую поездку мне хотелось устроить куда-нибудь в Ленинград или в Белоруссию, потому что там и бои проходили, и партизанские отряды сражались, и очень мне нравился этот край озёр (когда я работал санитаром, у меня была туда поездка, на озеро Лепель я возил больную). Но поездка в Белоруссию не получилась. У меня набралось уже немало рисунков этой новой серии, но для персональной выставки всё же их не хватало. И я решил поработать в Подмосковье.
Первая поездка состоялась в Серпуховской район, там недалеко от Приокско-Террасного заповедника находилось село Данки. Приехал я туда зимой, пришёл и вижу, что это психиатрическая больница, что везде там ходят люди в длинных рубашках, держатся за стенку, идут, качаются. Спрашиваю про инвалидов войны. Мне говорят: да-да, есть у нас один инвалид войны, грузин. Привели к нему, познакомили, его звали Алексей Чхеидзе. Я договорился с ним, и он мне стал позировать. На ампутированные руки он надевал протезы на лямках с чёрными перчатками, открытые глаза его не видели, там тоже находились протезы, а в голове у него были вставлены пластины. Я сперва даже рисунок хотел назвать «Человек-протез».
В войну он был морским пехотинцем – это такие части, которые снимались с кораблей и воевали на берегу. Во время освобождения Будапешта пришёл приказ – сохранять памятники культуры. И перед группой, куда входил Чхеидзе, встала задача – овладеть королевским дворцом в центре Будапешта. Это красивейшее здание с великолепными башнями и куполами казалось неприступным. Тогда морские десантники воспользовались внутренними секретными картами дворца, проникли внутрь по какому-то тайному канализационному входу и почти без выстрелов захватили