Ведьмы. Запретная магия. Луиза Морган
ресницы тяжелели, и Урсула, полусонная, уперлась подбородком в кулаки, чтобы не упасть.
В конце концов она сдалась и легла в постель, пообещав себе, что будет прислушиваться к каждому шагу, но стоило сну овладеть ею, как она уже не замечала ничего до самого петушиного крика на рассвете.
Урсула вздрогнула и села на кровати. Все выглядело таким же, каким бывало по утрам: приглушенный шум голосов внизу, блеяние коз в хлеву. Она поспешно умылась и собрала волосы. Держа ботинки в руках, она спустилась по узкой лестнице, осматриваясь в поисках следов того, что происходило ночью, но ничего не заметила. Войдя в кухню, она увидела, что взрослые сидят за столом и молча едят хлеб с сыром, как и каждый день.
Урсула дождалась, пока мать отправится в сад пропалывать латук, и отправилась следом. Нанетт услышала ее шаги и подняла голову:
– О, Урсула, хорошо, что ты здесь. Принеси мотыгу, пожалуйста. У сорняков крепкие корни.
Девочка не двинулась с места, в упор глядя на мать. Нанетт вопросительно приподняла бровь, и Урсула уперлась руками в боки.
– Где вы были, маман?
Нанетт выпрямилась:
– Не понимаю, о чем ты.
– Oui, понимаешь!
– Урсула, – строго произнесла Нанетт. – Одно предложение – один язык.
– Скажи, куда вы ходили? Ты и тетя Луизетт, Анн-Мари и другие.
– Как интересно, – сказала Нанетт, наклонив голову, – ты помнишь их имена…
– Маман!
Нанетт поцокала языком и снова опустилась на колени. Она ухватилась за сорняк и начала тянуть, но он никак не хотел ослаблять свою связь с землей.
– Мотыгу, Урсула. Будь так добра!
– Я никуда не пойду, пока ты мне все не расскажешь.
– Я не скажу ни слова, пока ты не принесешь мотыгу.
Урсула раздраженно выдохнула, но повернулась и стремительно направилась к садовому сараю. Она хорошо знала мать. Нанетт не бросала слов на ветер.
Она широко распахнула дверь сарайчика, чтобы луч солнца осветил его. Мотыга висела на деревянном гвозде среди кирок и серпов. Она отнесла ее матери, с беззаботным видом бросающей сорняки в плетеную корзинку.
Урсула протянула ей мотыгу.
– Voilà[33].
– Урсула. Или английский. Или корнуэльский. Или французский. А не кусочек того, кусочек того.
Нанетт взяла мотыгу и с ее помощью поднялась, держась за поясницу.
Урсула испытала укоры совести, которые она попыталась смягчить, забрав мотыгу и взявшись за сорняки, которые не поддались матери.
– Я хочу знать, где вы были. Все вы, в темноте, когда дяди уже спали.
– Ты тоже должна была спать.
– Где вы были? – повторила Урсула, умело орудуя мотыгой и одним движением рассекая корень сорняка надвое. Потом наклонилась за отрубленными побегами и швырнула их в корзину.
Нанетт вздохнула и коснулась корзины носком своего покрытого грязью сапога.
– Однажды я расскажу
Вот (