Интеллектуальная история России: курс лекций. Сергей Реснянский
«не свойственные рационалистической системе классицизма и сближающие с барочной усложненностью»[266].
Конечно, надо согласиться с указанными авторами, что в творчестве Ломоносова присутствовали черты барочной культуры. Эти черты несложно вычленить и в его письме истории. Можно показать привязанность Ломоносова к московскому и польско-украинскому историческим текстам XVI–XVII вв. и на этом заключить, что русский ученый и некоторые другие писатели истории XVIII в. представляли иную историографическую культуру, нежели та, что получила название рационалистической. Но сразу возникает вопрос: почему исторические работы Ломоносова пользовались определенной популярностью в обществе, которое уже переросло барокко и приучалось к вкусу классицизма, а также рационализма?
Если в литературе Ломоносов и был последним представителем европейского Возрождения, то в историческом дискурсе его голос был не одинок. Не только русский ученый с почтением относился к античной историографии и советовал учиться у древних, но и некоторые другие европейские историописатели. Его французский современник маркиз Д’Аргенсон указывал, что у современных историков нет достаточного уважения к правде, в их сочинениях проявился «упадок (decadence) человеческого разума», поэтому идеалом историописательства должны являться древние – это Тацит, Ксенофонт, Полибий и др.[267] Под «упадок» французский историописатель подводил рационалистическую историографию и проникновение философских теорий в исторический дискурс. Вспомним, что почти в это самое время философ Вольтер связывал историческое письмо со временем и обстоятельствами его появления. Теоретизируя над историей, он указывал, что метод и стиль написания у Тита Ливия тяжел, его разумное красноречие соответствует величеству Римской республики, а «почти все, что рассказывает Геродот, – баснословно (estfabuleux)».
Доверие к древнегреческим и древнеримским авторам и, напротив, критика средневековых книжников и современных авторов являлись чертой культуры Возрождения. Например, кардинал Бароний – представитель позднего Возрождения – подмечал, что средневековый автор «пишет не вполне беспристрастно», зато он прислушивался к словам античных историков, замечая: «…почти все историки греческие и римские рассказывают»[268]. Казалось бы, что эта связь как нельзя лучше говорит в пользу присутствия в историческом сознании Ломоносова барочных форм, но в этом и не надо сомневаться; нам представляется, что на его отношение к истории влияла не только культура барокко.
Приведенному выше маркизу Д’Аргенсону больше импонировал, как и Ломоносову, раскрашенный рассказ, он призывал смотреть на читателей как на учеников, нравиться им, одевшись в одежду педагога[269]. Именно такой рассказ Ломоносова под названием «Слово Похвальное блаженныя памяти Государю Императору Петру Великому» по просьбе автора (на французском языке) был передан И.И. Шуваловым в качестве материала к
См.:
См.:
Cm.: