Литературный институт. Виктор Улин
мне вообще.
О Толиной щедрости говорит, например, такой эпизод – вроде бы несерьезный, но говорящий о многом.
Поступали мы в Литинститут гражданами единого СССР, выпустились представителями почти враждебных государств. Где-то в середине нашей учебы отделившиеся республики принялись бурно печатать собственные деньги, которые вначале вызывали именно смех. Все слышали, что в Белоруссии на одной из мелких банкнот был изображен заяц, но никто не видел их и не верил, что столь серьезная вещь, как деньги, может быть украшена таким несерьезным существом. На следующую сессию Толя привез целую пачку «зайчиков» («зайцОв», как он говорил) – и раздавал всем желающим на память…
И в то же время обладавший твердой жизненной позицией – все пять лет называвший меня не Виктором, а Виталием.
Хотя Виталием был другой наш товарищ по курсу – прозаик Сеньков . Человек глубоко неравнодушный, знающий всегда всё обо всех и умевший изложить свои опыты так, что слушателя охватывала иллюзия присутствия. Туманный эротоманец с томными глазами – позже я посвятил ему радикальный ХХХ-рассказ «Шоковая терапия».
* * *
Этнический турок – азербайджанец из Санкт-Петербурга Бакир Ахмедов.
Тоже прозаик, мой коллега по творческому семинару.
Страшный, как душман, но добрый.
Уже тогда решивший уйти из литературы в бизнес, но тем не менее не пренебрегавший компанией.
* * *
Латыш Улдис Сермонс.
Еще один мой собрат по семинару.
Умный человек, программист и шахматист, достигший сейчас мирового уровня.
Двухметровый атлет с тонкими усиками и лицом выросшего ребенка.
Автор классической прибалтийской прозы, прибалт в каждом жесте, но говоривший без акцента лучше иного моего брата по крови, знаток русского литературного языка и Моцарт нецензурного.
В минуты экспрессии обрушивавший лавину слов, из которых порой даже мне было понятным только «твою», и заставлявшую оппонента без боя поднять руки.
Сильный, как белый медведь – особенно в выпитом состоянии – но добрый, как бурый, который вырос среди людей.
Однажды в последнюю сессию, вернувшись из театра, я обнаружил дверь своей комнаты висящей на одной петле, косяк расщепленным сверху донизу, а замок валяющимся на полу – и подумал, что меня посетил вор, хотя воровать было нечего. Лишь наутро я узнал, что вчера Улдис принял дозу и мучился вселенской тоской, хотел со мной поговорить, долго стучался в дверь, потом решил, что я ему не отпираю, и вынес ее одним ударом.
К сожалению, моего друга постигла участь, характерная для многих по-серьезному умных людей: бросив пить, Улдис бросил писАть. Но еще лет 10 мы с ним обменивались личными письмами.
На русском языке, но латинскими буквами – поскольку в задушенной антирусским шовинизмом Латвии было почти невозможно найти клавиатуру с кириллической раскладкой.
Несколько рецензий, написанных Улдисом (тоже латиницей!) на прозе.ру, я считаю в ряду лучших, когда-либо