Ангел пригляда. Алексей Винокуров
не ушел обиженным…
Мысли все шли досадные, цинические, злые, перебивали друг друга, сваливались в кучу. Толку от таких размышлений не было никакого, одно расстройство. Но почему-то одну мысль все-таки хотелось додумать – про волонтеров.
Да, так и что же они, эти волонтеры? Великодушие, говорите, жалость, доброта… Ну-ну! Откуда бы всему этому взяться? Столько лет не было – и вдруг на тебе! С другой стороны, а ты-то сам чего, доктор Ясинский? Ты-то сам держи ответ, почему валандаешься с психами? Главный вон уехал с основной частью, должен был приехать – нет его. Ну, и ты уезжай. Не пускают с больными, уезжай сам. Жизнь-то, она ведь один раз дается. Ну да, конечно, жалко больных. Но у них ведь, между прочим, свои родственники есть, почему их тебе на шею сбросили, чего башку подставляешь? Всем спасибо, все свободны – и прочь отсюда, пока не поздно. Специалисты твоей квалификации везде нужны, с руками оторвут, психов теперь всюду полно, через одного, а то и чаще… Просто есть, которые похитрее, нормальными прикидываются, а есть попроще, от души живут, от чистого сердца бесятся. Словом, рви когти, Ясинский, пока не благословило тебя шальным осколком между глаз, поперек черепа, прямо в душу…
Что, доктор, все еще тут? Не умеешь бежать, не хочешь? А почему? Тоже великодушие, хо-хо? Или, может, клятва Гиппократа не пускает? Какая, ко псам, кля… выдумали, чего нет и не было! По клятве Гиппократа ничего у нас не делается, нет такой статьи в законе. Да и в самой клятве нет ничего про то, чтобы за психов ненормальных, от которых человечеству только урон и помрачение, врач должен жизнь свою положить… А если нет, тогда что? В самом деле, что? Не знаю что, не знаю, не знаю… Да просто страшно за них, страшно… Люди же, люди…
Тут он опомнился и увидел себя стоящим посреди аптеки, обметанными губами бормочущим слово «страшно, страшно». В аптеке было холодно, чуть теплее, чем на улице, – разнесло, видно, горячую трубу парового отопления, посекло осколками, а кафельная голубая плитка на стенах нагреву не способствовала. Провизор, не старая, но седая уже женщина в грязноватом белом халате глядела на него со страхом, видно, не узнавала. А может, испугалась, решила, что доктор сам крышей двинулся.
– Ангелина Ивановна, это я, доктор Ясинский…
Сказал как можно ласковее, спокойнее, но зубы лязгнули – раз, второй. Что за комиссия, неужели от страха? Посмотрел на часы – десять тридцать, до следующего артобстрела еще минут двадцать как минимум, а то и все полчаса. Это укры с той стороны такое выдумали, на американский манер стрелять по расписанию – хроника объявленной смерти, чтобы население заранее могло в убежище спрятаться. Но какое там заранее, у людей фитиль в службе тыла… ничего не соображают, прямо при обстреле по улицам носятся, неприятностей на филей ищут.
Да, но что же, позвольте, за лязганье зубами такое, если не страх? Доктор Ясинский ощупал себя мысленным взором, провел мгновенную диагностику и обнаружил внутри противный озноб… Гм, гм, нехорошо, батенька, совсем нехорошо. Похоже, заболел доктор, притом самым банальным