По ту сторону меня. Вита Моррис
сами бездетные, они готовы были осыпать золотом и любовью своих детишек. Лицемерие ли это? Формально, да. Но обвинять новоиспеченных родителей было нельзя – какой художник захочет переделывать уже заранее испорченную скульптуру вместо того, чтобы начать лепить почти новую? Но, с другой стороны, те, кто прибыл сюда уже подростком, помнили хоть какое-то детство, проведенное с биологическими мамами и папами. У Марты же не было ни того ни другого. Её когда-то усыновляли, дважды неудачно. Так что даже здесь можно было бы поспорить, всё зависит от случая.
Не выплевывая сигарету, девушка решила пойти в обход охраны: зачем тратить лишнее время, если чёрная дверь всегда открыта? Пожарные сигнализации тут всегда висели, но практически все для вида, поэтому Васильева безо всяких опасений пустила пару колец мутного от некачественных сигарет дыма прямо в них. Впереди ей предстояло целое испытание: на третий этаж по центральной лестнице, правый коридор, в нём пятый кабинет слева. Номер сорок восемь. Не то, чтобы нумерация кабинетов здесь имела какой-то смысл, напротив, цифры были разбросаны в хаотичном порядке. Фишка состояла в том, что кабинет сорок восемь ассоциировался у детдомовцев с номером, состоящим из трёх шестёрок, – настолько сильно, до дрожи в коленках, боялись они своего директора. Но, естественно, не Марта. Девушка небыстро, но всё-таки умудрилась найти общий язык с главой Эреба, чем вызвала тонну зависти и непонимания со стороны сверстников. Многие просили у Васильевой помощи, когда речь заходила о Ларисе Дмитриевне Хлыстовской – говорящая фамилия, не так ли? Вот только будущая журналистка была непреклонна. Директор и воспитанница до поры до времени водили сугубо «рабочие» отношения, разве что отлично понимали друг друга. Близили их темпераменты, некоторые особо мужественные черты характера. Марта никогда не позволяла себе проявлять излишние эмоции в присутствии Хлыстовской, девушка могла с каменным лицом выслушать очередной выговор, однако была одна тема, при даже косвенном упоминании которой у будущей журналистки будто срабатывал внутренний включатель, сносящий голову. Речь, конечно же, о деталях её нахождения на бульваре Новаторов. Директор держала у себя на руках личные дела воспитанников, но никогда и никому их не показывала. Срабатывал профессиональный этикет этой женщины, которая, хоть однажды и увидела слёзы маленькой Марты, всё равно продолжала гнуть свою линию. Бессчётное количество времени и сил потратила Васильева на то, чтобы разузнать правду, бывало, незаконным способом тоже, но всё тщетно. Возможно поэтому девушка за прошедшие пять лет так и не нашла в себе сил навестить ту, что воспитала её.
– Лариса Дмитриевна, – постучав только для вида, журналистка буквально ввалилась в кабинет директора, позабыв про всякий настрой. Будто на волю вырвался какой-то давно позабытый инстинкт.
В кабинете находилась женщина, бальзаковский возраст которой подошёл к концу лет так пятнадцать назад –