От литеры до литературы. Как письменное слово формирует мир, личности, историю. Мартин Пачнер
все обстоит не так, как они рассчитывали[158]. Эти места оказались почти необитаемы, все пребывало в запустении и несло на себе печать разрухи. На пути не попадалось ни укрепленных городов, ни крупных селений – лишь редкие жалкие деревушки, где обитали потомки той незначительной части народа, которой семьдесят лет назад удалось избежать переселения. Эти жалкие остатки народа не могли даже толком прокормиться со своей земли и, конечно, ничуть не походили ни на роскошный царский двор, описанный в сказаниях, ни тем более на высокоразвитую цивилизацию, которую представляли себе изгнанники, пребывая в Вавилоне[159]. Неотесанные земледельцы общались между собой на грубом диалекте и вели совсем не ту жизнь, что вернувшиеся. Некоторые из них на словах поклонялись богу Яхве, но жили бок о бок с другими племенами и вовсе не проявляли истовости в религии. Изгнанники практиковали строгие правила соблюдения субботы и другие ритуалы и законы, свидетельствующие о чистоте веры[160], но здесь всему этому не придавали значения.
Но даже это оказалось мелочью по сравнению с тем, что увидели странники, достигнув своей цели – Иерусалима. От мощных стен и величественных ворот, которыми славился город, остались развалины[161]. Город был беззащитен перед любым, кто захотел бы им овладеть. Но кому он мог понадобиться? Одни кварталы были совсем безлюдны, в других еле-еле теплилась жизнь. Иерусалим, город из легенд и снов, о котором Ездра и его последователи столько слышали, представлял собой всего лишь гору щебня.
Лишь одно утешало: пусть стены и ворота были разрушены, но храм, восстановленный теми, кто вернулся раньше, уже поднялся из руин[162]. Утрата храма была особенно тяжкой потерей для иудеев, поскольку именно там обитал их Бог. Другие святыни давно уже были заброшены, порой против желания местных жителей – ради концентрации могущества единого Бога в одном месте. Эта концентрация прежде всего и отличала иудеев от соседей. Утратив Иерусалим, они лишились не только столицы своего царства, но и места присутствия своего Бога.
Несколькими десятками лет раньше группа иудеев вернулась в свою столицу и восстановила храм[163]. Ездра и его последователи знали о предыдущей группе переселенцев и спешили достичь нового храма. Самая тяжелая часть работы досталась не им. Зато они, как и вернувшиеся прежде, вновь обрели возможность молиться своему Богу в его исконных единоличных владениях. Три дня они отдыхали с дороги, а на четвертый собрали все свое золото и драгоценности, взвесили все и записали, а затем занялись тем, о чем мечтали на всем протяжении своего изгнания: совершили традиционное жертвоприношение быков и баранов, овец и коз.
В упадок пришли не только стены и здания. Нарушения канона религиозных практик, которые Ездра наблюдал по пути, закрепились и в столице. Там обосновались люди самых разных племен, и иудеи открыто сочетались браками с чужаками[164]. Ездре тут же начали доносить об иудеях, не соблюдавших исконные установления,
Ibid. P. 21ff;
Я следую библейскому порядку, в котором Ездра предшествует Неемии, восстановившему городские стены. С этим мнением согласны также Pakkala и Blenkinsopp. Сторонники другой версии, к числу которых относится, в частности, Fried, утверждают, что Неемия прибыл первым и восстановил стену, и лишь после этого на сцену вышел Ездра. Мне же кажется, что, учитывая драматизм развития действия, редакторы захотели свести два кульминационных события – восстановление стен и публичное чтение Торы – вместе. Они достигли нужного эффекта, поместив чтение текста Ездрой в повествовании о Неемии до восстановления стен.
Неем. 2: 13. Я следую библейской преемственности, в которой Ездра и Неемия, восстановивший городские стены, считаются современниками.
Езд. 1: 1–6.
Pakkala описывает напряженные отношения, сложившиеся между вернувшимися из Вавилона изгнанниками, галахической группой (от «галаха» – совокупность законов, содержащихся в священных текстах иудеев), и так называемыми «людьми земли», прожившими этот период на родине (