После завтра. Артем Краснов
что Максимыч возьмет свое. Я созревал. Во рту пересохло, мозжило в висках, но это – до первой. Нарастал зуд, и если не сделать что-то прямо сейчас, этот зуд расчешет меня, раздерет изнутри.
Выпил. Водка скользнула мимо языка, как водица, оставив полынное послевкусие и спиртовой дух в носу. Я вдохнул через папиросу и размяк. Мысли, клубившиеся в голове, вытянулись в струну. Через дым папирос нежно двоился Максимыч. Я никому не должен и в реальности, о которой говорил Максимыч, я становлюсь не рабом обстоятельств и поспешных обещаний, а свободным человеком. Я неуязвим.
– Воот, теплее? – приговаривал Максимыч, наливая по-новой. – А у меня там еще стоит. Ты не думай. Мне перед этим чертом палить не хотелось… Коська-братан, навязался на наши сто пятьдесят…
– Максимыч, ты интеллект, – изрек я, пытаясь успеть за удаляющимся пальцем. – Интеллект.
Палец летал перед носом, как мотылек. Максимыч что-то говорил. Мы чокались и пили, и не оставалось на языке даже горечи. Голова упала на стол, и лоб обожгло о шершавый рукав телогрейки.
Кто-то настойчиво толкал меня в плечо.
– Гриша, вставай, – широкое лицо Максимыча по-ленински щурилось и дышало колбасой. – Холодно. Пошли.
Я встал и механически оделся. Моторика меня никогда не подводила.
– Полгода стоят, – Максимыч пихнул чугунную батарею; та низко зазвенела. – Гриша, давай. Взялись, понесли.
Механически я ухватился за край батареи, и мы поволокли ее через пустой коридор к лестнице со сбитыми ступенями и наискосок через двор к сарайкам.
– А куда мы ее? – спросил я.
– На лом сдадим. Полгода стоят. Давно бы смонтировали, если нужны. А стоят – значит, не нужны. Крепись, немного осталось. Тяжелая, сука…
Я лежал лицом к стене, когда быстрый стук в дверь вывел меня из оцепенения, предвещавшего скорый сон. Я не ответил.
Дверь скрипнула, кто-то церемонно вытер ноги в прихожей коттеджа, прошагал по комнате и опустился на стул у меня за спиной.
– Алена поставит вам снотворное. Очень мягко действует, – сказал голос Виноградова. – Напрасно вы себя мучаете.
– Не надо снотворного.
– Признаться, не думал, что именно вас это так заденет.
Слова Виноградова показались обидными. Потому ли, что он считал меня задетым, или потому, что не допускал такой возможности.
– Вадим, оборонщики все понимают – это терра инкогнита, темная территория. Вашей карьере ничего не угрожает.
– Я и не сомневался. Я сам уйду.
Рука профессора легла на плечо:
– А вот это бросьте. Нельзя каждую неудачу принимать так близко к сердцу. Или у вас похмелье? – рассмеялся он.
«Тебе б такое похмелье», – подумал я.
– Да, начудили вы там с вашим Гришей. Батарею-то зачем украли? На кой черт вам дались эти батареи?
– Не батареи, а радиаторы, – буркнул я.
– Пусть будут радиаторы.
Я