В тени креста. Максим Владимирович Греков
в седло.
– Так, я с тобой…, – повёл заиндевевшими плечами Беклемишев.
– Эва как! – удивился Ласкарёв. – Тебе то это на кой?
– А за тем же, что и тебе, – огрызнулся Берсень.
– Чудно мне это, но нет… Не обессудь, с собой не возьму, – Дмитрий ударил пятками в лошадиные бока и зарысил с острожного подворья догонять свой отряд.
Берсень же, соскользнул с коня и вошёл в грязные острожные двери. Ему было преградили дорогу, но Иван резко со злостью толкнул плечом одного стражника и дёрнул за шиворот второго.
– А ну, показывай, где тут у вас новопреставленные, – прорычал он в самое лицо опешившего острожного. Прибежавшая на шум стража, увидела Беклемишева, и, памятуя, с кем он прибыл на острожный двор, расступилась, пропуская его в тёмное и вонючее нутро острога. Идя вслед за острожным стражем, Берсень спустился в подземелье, где возле шаткой лестницы увидел два тела, лежавшие рядом, накрытые одной большой дерюгой. Иван вырвал факел из рук острожного и, наклонившись над покойниками, резко сдёрнул дерюгу. В лицо ему ударил резкий запах пота и мочи, что исходил от тел. Боярин на мгновение зажмурился, но тут же разлепил веки и осмотрел лица покойников, приблизив к ним затрещавший факел.
Он сразу узнал Силантия, а лицо второго покойника показалось ему незнакомым. Беклемишев, превозмогая зловоние, ещё постоял над телами и заметил, что бороды у обоих были в рвоте, а губы совсем почернели как уголь. «Отравили», – пронеслось в голове боярина. Он отвернулся и молча, тяжелыми шагами направился к выходу из смердящего острога.
Шагнув на двор, Берсень увидел перед собой косматого сторожа, который прижимал к груди его саблю.
– Вот, передать велено, – космач на вытянутых руках подал Беклемишеву его клинок.
Иван рывком схватил свою саблю и, не оборачиваясь широкими шагами, пошел к своему коню.
За воротами, Дмитрий Ласкарёв дал коню шпоры и, проскочив мост, птицей вылетел на заледеневшую за ночь дорогу, где конь чуть сбавил шаг. Тем не менее, боярин довольно быстро нагнал растянувшуюся колонну своих воев, которые не слишком поторапливали коней. После не долгого пути, весь отряд подъехал к «Гнилому подворью», что отгородилось частоколами от леса, на пригорке, за деревней Хвели.
Само подворье состояло из нескольких почерневших от времени изб, в которых останавливались на ночь путники и торговый люд, из тех, кто лишней монеты не имел или шибко берёг. Ближе всех к дороге стояла заметно более новая справная изба. Она была выше прочих, за крепкими тесовыми воротами, которые днём всегда были распахнуты настежь. Слева от избы тёмных холодным зевом щерился погреб, в который то и дело юркали расторопные бабы-кухарки, справа помещался хлев, длинная коновязь с яслями и выдолбленным бревном. Вода в долбленке с ночи замёрзла, сама коновязь припорошена первым снежком. До полудня ещё далеко, а вокруг уже шум и движение, кто-то съезжает со двора, а кто-то только открыл глаза после вчерашней попойки. Гомон, споры и ругань – обычный день придорожной корчмы-кабака.
Весь