В тени креста. Максим Владимирович Греков
скрывала уродство лица, но росла клоками, да и статью этот стражник был похож на старый лесной пень – руки ноги как корневища.
Из тюремного чрева скорым шагом вышел Дмитрий, он уже собирался подняться в седло своего скакуна и тут встретился взглядом с зеленоглазым. Воин кивком указал в сторону переминающегося рядом корявого острожного служку с обожжённым лицом.
Ласкарёв бросил поводья и, обойдя своего коня, приблизился к месту, где, не то от холода, не то от страха трясся странный острожный.
– Чего поведать – то хочешь? – строго спросил Дмитрий.
– Дак…, это…, – жжёный стянул с головы свой поношенный колпак и обнажил заросшую черным волосом голову с заметными отметинами старых рубцов, … – может и важно сие будет тебе, господине, – промямлил он, глядя снизу-вверх.
– Ну, отойди-кось в сторонку, да говори, но берегись! Ежели слова твои пустые…, – Ласкарёв, покосился на зеленоглазого и вслед за уродливым острожным отошёл к караулке.
– Не гневайся господине, вижу, ты хоть годами и молод, но зело умён и справедлив и не обидишь простого человека…, – начал заунывным голосом корявый острожный.
– Ты это брось, господь одарил меня терпением, но оно не безгранично, говори по делу! – резко оборвал Дмитрий.
– А я вот, по делу…, по делу и говорю, – затряс спутанной кольцами чёрной клочковатой бородой острожный, и, дыхнув запахом хмельного перегара, качнулся ближе к Дмитрию и зашептал:
– Вчерась, ввечеру, наш голова Епифаний сам ходил проведывать сидельцев, что опосля богу душу отдали, и еду им сам относил, а к ночи вдруг со двора сам-конь отъехал. Напоследок, мне в воротах бросил, что мол-де до завтрева его не будет…, по делу он.
– То, и без тебя вестимо, уже, – раздражённо бросил молодой Ласкарёв.
– А…, ну да, ну да…, – закивал головой странный острожный, – но, я так помыслю, что он сызнова поехал туды.… Ну, это…, скарб36, который с сидельцев обирает, на монету менять. Это он, тама всегда делает…, – острожный указал рукой куда-то вбок – У хвелей37, на гнилом двору.
– Что-что? Где это?
– Да тут недалече, всего с дюжину верст буде. Я туда, вместе с ним, един раз ездил. Коли будет, какая награда, то укажу…
– Ты вот что…, как звать тебя? – Дмитрий смерил доносчика взглядом.
– Тихоном меня крестили, а люди прозвали Тишак, – дрогнул уродливым лицом острожный.
– Так вот что, Тишак, коли укажешь, где Епишка хоронится, будет тебе награда, коли брешешь…, – шкуру твою палёную с живого сдеру и так по Москве гулять отправлю, понял?
– Понял, понял, господине…, – согнулся в поклоне острожный.
Дмитрий скорым шагом вернулся к своему коню и рывком поднялся в седло.
– Дайте коня, этому…, – махнул он рукой, в сторону сгорбившегося Тишака. – Устин, веди воев вслед за указчиком, – сказал Ласкарёв зеленоглазому, – я вас догоню, только тут кое с кем перемолвлюсь.
Зеленоглазый понятливо качнул головой и развернул своего коня, а Дмитрий
Скарб (
Хвели (старо-московск.) – топи, болота.