Миг и вечность. История одной жизни и наблюдения за жизнью всего человечества. Том 1. Часть 1. Крупицы прошлого. Часть 2. В плавильном котле Америки. Евгений Бажанов
И ни в какие органы ни на кого не жаловался. Я ничем не напоминал того азербайджанца, который позвонил в родильный дом. и спросил, как самочувствие жены. Ему ответили: «Хорошо, ночью родила девочку». Азербайджанец в отчаянии кричит: «Какой девочка?! Вы что говорите?! Вам. что из ЦК не звонили что ли?!».
Я никогда не сожалел о том, что у нас растет дочь и даже сейчас немного грустно, что пути наши уже начали расходиться. Но что поделаешь. Мы переживаем очень быстро текущий темп жизни и если даже вещи Баха, Моцарта и Листа стали исполнять на 15 % быстрее, чем раньше, то что уж говорить о возрасте замужества. Вам пожелали счастья, здоровья и друзьями сказано немало хороших слов. И это не случайно. В семейной жизни бывают и солнечные дни, и хмурые, и дождь, и пороша. Причем, как и во временах года, первые холода бывают самыми ощутимыми. И вот здесь будьте осторожны в словах. Слово может и вылечить, и убить. Теплое слово две зимы греет».
Нашел в архиве еще один тост, в стихах, но не смог определить его автора:
«За этим свадебным столом.
Я пью за то, чтобы ваш дом.
Был славен миром и трудом,
За счастье и веселье в нем.
Пью, чтоб для всех, кто нынче с нами не был,
Не мог на свадьбе выпить и поесть,
Мы сохранили добрый запах хлеба,
Который мы разламывали здесь.
За то, чтоб каждый за столом сидящий
На долгий срок сберег в своей крови
И озорство, и этот ток бодрящий
Вина, веселья, дружбы и любви.
Пора и выпить в добрый час
За всех друзей,
За всех за вас».
Что касается меня, то я, помню, сидел, весь съежившись от стеснения, и очень боялся, что мне придется выступать. В те ранние годы я совсем не умел это делать. Даже когда отвечал на институтских семинарах в присутствии лишь своих однокашников, краснел до ушей и тихо и не очень связно лопотал. А уж при больших аудиториях, при незнакомых людях совсем терялся. Однажды меня послали по линии МГИМО выступить на ткацкой фабрике, расположенной по соседству. Привели в убогий, допотопный, с дореволюционным оборудованием цех. Поставили перед небольшой группой ткачих и велели начинать лекцию о международном положении. А у меня от страха затряслись не только руки, но и ноги. Пока говорил, тряска только усиливалась. Потом долго отходил от полученного стресса.
А вот Наташа являла собой полную противоположность. С первых дней учебы в МГИМО она поразила меня своими яркими выступлениями по острым темам перед всем нашим курсом в 130–140 человек. Как-то разбиралось персональное дело студента Першина, обвинявшегося в ряде неблаговидных поступков (уже не помню каких). Выступали сокурсники, в том числе и дружки Першина, и клеймили его, требовали исключить из комсомола и института. И вдруг на трибуну поднимается Наташа Корсакова и четко, уверенно, складно произносит речь в защиту парня. И его прощают, он остается и в комсомоле, и в МГИМО! Спрашиваем Наташу,