Миг и вечность. История одной жизни и наблюдения за жизнью всего человечества. Том 1. Часть 1. Крупицы прошлого. Часть 2. В плавильном котле Америки. Евгений Бажанов
существенно выше, чем в СССР, и очень возмутился, даже подрался с чехом. Еще больше возмутил меня и моих товарищей один немец. Ходил слух, что он происходит из славной революционной семьи, что его прадед принимал Карла Маркса в Первый интернационал, а дед состоял в Политбюро СЕПГ, правящей партии ГДР. Так вот этот потомок революционеров, как-то подвыпив, стал разглагольствовать, что советские солдаты не знали, зачем они воюют, особенно на начальной стадии войны.
Мы возмутились: «А немецкие знали?».
– Да! – последовал ответ.
Решить такой спор без драки было невозможно, и мы подрались: трое русских против троих немцев.
Другой немецкий студент, очень серьезный и культурный на первый взгляд, так прокомментировал снятие Хрущева в октябре 1964 года: «Все-таки рабская вы, русские, нация!». На сей раз я в драку не полез, но обиду затаил. «Как же так, – думал я, – немцы подчинились этому извергу Гитлеру и еще имеют наглость называть рабами нас!»
Впрочем, и советские студенты не раз отпускали циничные замечания в адрес СССР и советских властей. Скептически воспринимались любые программы и планы, исходившие от ЦК КПСС и правительства. По поводу инициированной премьером А.Н. Косыгиным экономической реформы ходил анекдот. У армянского радио спрашивают, что такое реформа. Армянское радио отвечает: «Не знаем, обратитесь в ленинградское радио». Выслушав тот же вопрос, ленинградское радио говорит: «Мы не знаем, что такое реформа, но блокаду пережили, переживем и реформу».
На лекциях профессора получали из зала записки: «А где гарантии, что власти не вернутся к репрессиям сталинского типа? Ведь антидемократическая суть режима не изменилась!».
Пока лекторы рассказывали о нынешних и грядущих успехах советской экономики, аудитория жила своей жизнью: кто-то играл с соседом в «морской бой», рядом вслух зубрили английские слова, спорили, кто красивее – Мэрилин Монро или Джина Лоллобриджида. Интерес просыпался, если профессор с горечью сообщал, что бич советской внешней торговли – сырьевая структура ее экспорта (увы, сейчас, пятьдесят лет спустя, бич все тот же). Или когда объяснял, какой вред нанес Сталин советской науке, устроив гонения на генетику, кибернетику, бионику и многие другие важнейшие отрасли знаний. Выходя с такой лекции, кто-то громко заявил: «Все-таки мы – страна дураков!». Возражений не раздалось.
В дискуссиях за бутылкой водки или коньяка (который стоил ненамного дороже водки) студенты сходились во мнении: наша страна всегда отставала от Запада, а сейчас это отставание усугубилось. Не знали мы, что в то самое время американцы переживали из-за космических успехов СССР и преимуществ советской системы образования.
Главной заботой мгимовцев, впрочем, были не теоретические рассуждения, а подготовка к загранработе. Предел мечтания – отправиться туда по линии МИДа. Если не получится, не возьмут в дипломаты, тогда в качестве внешнеторгового чиновника или разведчика. И всем, конечно, хотелось на Запад.