Рехан. Цена предательства. Евгений Кенин
говорит он своему бойцу, – пока не встанешь, мы твоего товарища по группе вконец закачаем. Потом он сдохнет, и мы его переведем. А ты останешься…
– Нет, конечно, ты можешь лежать, отдыхать, – мирным тоном подхватывает Второй, – хочешь, проводим до казармы, до тепла, переоденешься наконец в сухое, пообедаешь без спешки, не на время. Я отвечаю, никто тебя не тронет. Вечером спокойно переведем тебя в другую роту, в мотострелки, в «гансы». Там нет таких учений, тренировок, таких сержантов, нет ежедневных «качей», по ночам там не бегают, а спят, не считая плановых сборов и общих тревог, конечно. «Духов» там бьют, понятное дело, как и везде, но тебя-то уже не тронут. Ты вон какой здоровенный парень, ты – мужик! Три недели в спецназе продержался, шутка ли?!. Там тоже не дураки сидят, все понимают. Уже за одно это тебя будут уважать и через пару-тройку месяцев, глядишь, и сам станешь на сержантскую должность, потом и старшиной всей роты. Примеров тому – масса…
– Если еще к тому же умом не обижен, – вставляет Первый, презрительно сплевывая на ослепительно белый снег.
– Точно, – смеется Второй, показывая отколотые в многочисленных драках и спаррингах зубы, – подумай, ведь эта группа не для всех. Вам говорили, предупреждали, спрашивали – хотите ли?! Вы сами просились, без желания никого сюда не тащат, нахрен не нужны. Вы прошли отбор один из восьмидесяти, жесточайший отбор. Вас уже били в зале, вы прошли сдачи на прием, на форму, на берцы, потом будут сдачи на жетон, на берет – это не шутки. Вас никто не жалел, наоборот, вас пытаются выжить, убить, сломать. Сейчас просто ежедневные занятия, как и все эти дни… дальше будет только хуже, будет тяжелее, я вам говорю.
Фашисты. Какие вы фашисты… Пашка в отчаянии застонал, упав изнеможенно в снег.
– Пашков, встать! Упражнение – «джамп»! Счет пошел!..
Полные приседы с выпрыгиванием вверх и хлопками ладоней над головой. Это несложное с виду упражнение через некоторое время может привести прямо в кому. Автомат положил рядом с собой на снег, как положено.
– Вот видишь, – и отеческим тоном говорил Второй сидящему в снегу Гавриле, – Пашкова мучаем. У любого из вас сейчас есть выбор. Любой может отказаться, пожалуйста, насильно не держим. Понимаешь, возможно, ты занял чье-то место. Кто-то хотел больше, чем ты, а отбор прошел ты…
– А сейчас валяешься, как падла… последняя, – цедит Первый, накаляясь.
– До обеда еще час, сам понимаешь, что мы сделаем с вами за этот час. После обеда в спортзал, «коробка», спарринги, акробатика, комплексы – все часами, без продыху. Вечером – кач. Все команды – только бегом. Это не все выдерживают, это практически невозможно, мы же знаем – сами через все это прошли. Романтика исчезает через несколько дней, у кого-то раньше, у кого-то чуть позже.
Первый внезапно делает тест «на оружие» – бросается к Пашкиному автомату. Опаздывает на долю секунды – замутненным мозгом Пашка отслеживает эту «шутку», после которой жестоко бьют, и бросается животом на свое оружие.