Моя леди Джейн. Броди Эштон
быстро довелось узнать: когда ты умираешь, тебе вдруг разрешают делать почти все, чего только захочется. Воспользовавшись этим, он издал сразу несколько «неофициальных указов».
1. Королю дозволяется спать, сколько ему заблагорассудится.
2. Королю больше не придется таскать на себе горы изысканной, усыпанной драгоценностями одежды в семь слоев. Отныне, если только речь не идет о каком-то особо торжественном случае, на нем будут простая рубашка и брюки.
3. На первое надлежит подавать десерт. Лучше всего – ежевичный пирог. Со взбитыми сливками.
4. Больше никаких скучных, однообразных уроков и занятий. Пятеро наставников уже напичкали голову короля знаниями по истории, политике и философии на две жизни вперед, а он, как выяснилось, не проживет и половины одной, так что дальнейшее обучение излишне. Больше никаких книжек и взглядов исподлобья от учителей.
5. Личные покои короля будут отныне располагаться в верхней части юго-восточной башни, где он сможет сколько угодно сидеть на подоконнике и глазеть на реку.
6. Ни единая душа при дворе не смеет употреблять следующих слов и выражений: недуг, болезнь, недомогание, дурнота, расстройство, немощь, хворь, боль, нездоровье, слабость, выздоровление, облегчение, удушливость, тяжесть, зараза, инфекция, плохое самочувствие, ухудшение самочувствия, ваше самочувствие и ваше состояние. Под особым и строжайшим запретом находятся слова умирание и смерть.
7. Во дворец теперь допускаются собаки. Особенно его собственная, личная собака.
Эдуард всегда любил собак. С ними было легко. Они любят тебя, ничего не ожидая взамен.
Они верны и преданы тебе не потому, что ты король и можешь отрубить им головы, если тебе что-нибудь не понравится, а просто в силу своей природы. Как правило, он решительно предпочитал собачью компанию людской.
Любимую собаку Эдуарда звали Пэтти. Это была во всех отношениях замечательная собака, огромная афганская борзая со струящейся шерстью пшеничного цвета и длинными шелковистыми ушами. Пэтти была теплой, мягкой, бесхитростной – и с ней всегда было о чем посмеяться. И вот в последние несколько дней – просто потому, что Эдуард так приказал, – Пэтти стали пускать в тронный зал, обеденный зал, зал заседаний Совета и, наконец, в новообставленную королевскую опочивальню на башне. Куда направлялся король, туда за ним следовала и Пэтти.
Сестра Мария, между прочим, не одобряла присутствия собак во дворце. Ведь это так… некрасиво. И антисанитарно.
А у Бесс была на них аллергия (к тому же она предпочитала кошек).
Но ни та ни другая протестовать не могли, ведь брат стоял на пороге смерти, а кто осмелится перечить умирающему королю?
И вот однажды утром в пятницу, позавтракав ежевичным пирогом со взбитыми сливками, Эдуард сидел, развалившись на троне, просто в рубашке и брюках, даже без короны (!), и гладил Пэтти, положившую голову ему на колено. Он чесал ее за шелковистом ушком, и задняя нога собаки двигалась в такт этому чесанию – совершенно автоматически, рефлекторно. В углу сидела