Последнее слово. Книга вторая. Людмила Гулян
любит и любима.
Раздувая нздри, Джон с шумом втянул в себя воздух; глаза его полыхнули гневом.
– Ты говоришь так, словно она призналась тебе в этом, – процедил он сквозь зубы.
– Именно так, мой государь. Но при этом горько сожалела о том, что судьба поставила ее перед необходимостью сделать выбор, хоть она и пыталась предотвратить это.
Джон прикрыл глаза ладонью – и тут же, словно устыдясь собственной слабости, отнял ее от лица. Только теперь Лэнгли стали ясны причины отсутствия королевских приближенных: никто не должен был видеть переживаний короля.
– Почему я должен верить тебе?
– Верить или не верить – ваше право, мой государь. Леди Джоан ваша дочь. Но она еще супруга и мать. Желания и чувства могут меняться, но данные Господу перед алтарем обеты священны; от них невозможно отречься.
Король стиснул зубы; побелевшие ноздри его затрепетали. На некоторое время воцарилось тягостное молчание, прерываемое его свистящим дыханием. Затем Джон вскинул глаза на Лэнгли: лицо его отвердело, губы высокомерно поджались – страдающий отец уступил место владыке Англии.
– Ты отважен, Лэнгли. И честен, – заговорил Джон. – Такие качества встречаются не так уж часто и должны быть оценены по достоинству.
По спине Лэнгли пробежал холодок; чувствуя, как волосы на затылке его встают дыбом, он поспешно потупил глаза, старательно скрывая охватившее его паническое смятение.
Король тем временем продолжал:
– От лорда Перси мне известно твое состояние: ты заслуживаешь большего.
– Я доволен своим положением, мой государь, – Лэнгли поклонился.
Губы короля скривились в усмешке. Он хмыкнул и откинулся на спинку кресла, недоверчиво оглядывая своего подданного.
– Так говорят те, что хотят слишком многого, – многозначительно изрек он.
– Или те, что не хотят ничего, мой государь, – смиренно возразил Лэнгли.
Брови короля сдвинулись; прищурясь на рыцаря, он задумчиво забарабанил пальцами по подлокотнику: пламя свечей в высоком позолоченном канделябре ослепительными бликами вспыхивало в драгоценных камнях украшавших монаршие руки перстней.
– Фалк упомянул о твоем странном характере, – разомкнул, наконец, уста Джон. – И невероятном упрямстве. Он заявил, что из всех, кого знал, ты – единственный, кто не стремится к могуществу, хотя с легкостью мог бы добиться его.
Лэнгли вновь поклонился.
– Подумай: тебе выпадает редкая удача – возможность присоединиться к когорте выдающихся людей королевства. Я могу помочь; у многих баронов и графов есть дочери и сестры на выданье. Назови имя – и она будет твоей, вместе с ее приданым и замком, что я передам под твою опеку.
Джон пристально вглядывался в замершего перед ним мужчину, рослого, сильного и молодого, но ничего не мог прочесть на его лице. В свою очередь Лэнгли взирал на своего короля и думал: отчего Господь так недальновиден в выборе