Шарль Пеги о литературе, философии, христианстве. Павел Борисович Карташев
повествование, направлен не против естественного человека, не воспринявшего благодати[58]; причина, вызывающая его — деньги. Пеги даже выделяет это слово особым шрифтом. И здесь он тоже буквально верен Евангелию, «ибо, – пишет апостол Павел своему ученику Тимофею, – корень всех зол есть сребролюбие» (1 Тим. 6, 10). И «современный мир», позвоночником которому служат деньги, хотя и враждебен всякому самобытному проявлению духовных поисков человечества в истории – миру еврейскому, миру греческому, миру римскому, миру французскому, но и он осенен милостью и не исключен из творения.
Ален-Фурнье в отзыве о «Еве» не скрывает своего шокового впечатления, его поражают размеры поэмы – четыреста страниц, около десяти тысяч строк и ни тени какого-либо сюжета, приема, развития, лишь повторы, репризы, бесконечный перечень и над этим, как замечает молодой писатель, можно шутить, ненавидеть, но отрицать исключительное воздействие, похожее на наваждение, нельзя.
Действительно, состояние «производящего» «поэтические гобелены» (его собственные выражения) Пеги трудно назвать иначе, как одержимостью идеей, темой, перетекающей в подобную тему, близкую. Пеги не знал меры, и читать его нелегко. Во Франции из его поэм давно извлекли и включили в учебники, антологии, хрестоматии одни и те же – лучшие, вдохновенные, очень красивые – отрывки, но терпеливых читателей всей его поэзии в XX веке нашлось, скорее всего, немного. Пеги этой своей безмерности не понимал и то, что Ален-Фурнье называет повторами, он в авторецензии именует постепенностью, ступенчатостью, повышением общей температуры[59], что обеспечивается одушевляющим все произведение «единым тоном». Ничто, по убеждению поэта, не играет такой важной роли в произведении литературы, искусства, как этот тон – своеобразное объединяющее начало. И ничто иное не было так искажено «романтическим тоном», как земной рай и грехопадение. «Пеги восхитил у похитителей», – торжествует Пеги, у восторженной пустоты романтизма священную тему первозданной гармонии земного и небесного.
1.5. Влияние философии интуитивизма на религиозные убеждения Пеги
Вокруг «Двухнедельных тетрадей», издаваемых Пеги, собрались авторы, которых нельзя назвать единомышленниками. Разумеется, их нечто объединяло: не столько личность Директора – некоторых связывала с ним крепкая дружба, иные со временем отходили от него, а иные никогда лично не сближались с составителем «Тетрадей», сколько заявленный основателем издания и на деле проводимый главный критерий отбора материалов для публикации: это должны быть совершенно искренние, честные, ангажированные тексты. Критерий весьма нечеткий и рискованный, но как раз личность Пеги охраняла «Тетради» от крайностей всеядности, ведущих к саморазрушению. Неанонсированные принципы самосохранения не могли не соблюдаться, и основывались они на презумпции нефривольного, ни в коем случае не ироничного отношения к личности соперника или друга, на строгой и требовательной любви
Здесь Пеги передает католическую концепцию, согласно которой человеческой душе присущи три состояния: противоестественное, преступное, адово; естественное, нормальное, земное; и сверхъестественное, благодатное, на земле уже вводящее в радость спасения. Православие же настаивает на том, что именно благодатное состояние должно быть, но не есть, для человека естественным. А наше нынешнее состояние неестественно, искривлено, так как человек постоянно отступает от благодати своими неправдами и грехами. В католицизме акцент делается на том мнении, что состояние человека на земле уже неплохо, что от человека не требуется стремления к коренному и полному изменению самого себя, словно он рождается уже чего-то достигшим, а благодать только увеличивает его счастье, подает ему его сверху.
Péguy Ch. (Euvres en prose completes. P., 1992. Т. III. P. 1222.