Шарль Пеги о литературе, философии, христианстве. Павел Борисович Карташев
и сопереживание – вызвано очевидными факторами, среди которых первый и решающий – авторство, принадлежность текстов личности цельной, сжатой, упрямой, собранной, постоянно уточнявшей и углублявшей истоки и смысл своего миропонимания, своей веры. Производными от первого фактора являются и удивительное стилистическое единство произведений Пеги, и возникающее при чтении чувство горячей преданности автора своей единственной, неизменно превозносимой Франции, своему народу, языку, своей древней культуре, уходящей через империю римлян корнями в Грецию Гомера и Платона. Среди факторов единообразия имеются и более тонкие, философские, описанные Бергсоном, постулирующие сведение многословия и многообразия к простейшим, фундаментальным, первичным интуициям. У Пеги все это, на первый взгляд парадоксально, присутствует: его словообилие предстает простодушной, нескрытой лабораторией поиска единственно верных, самых точных, предельно простых слов о предмете.
Здесь следует еще раз подчеркнуть – в аспекте этой же интуиции, в качестве особенности стиля и мышления автора – феномен взаимопроникновения тем, выражающий себя, в частности, в неожиданных связях и сближениях и отражающий первичную реальность, то есть взаимозависимость, взаимную ответственность и сокровенное родство лиц, сознаний, энергий, событий и предметов, составляющих всеобщий порядок, единый космос.
1.3. Диалектика прогресса и неизменной новизны (эссе «Диалог истории с душою во плоти» и «Бар Кошеба»)
Для характеристики взглядов Пеги как философа литературы важен недописанный, обрывающийся на середине фразы, пространный текст «Диалог истории с душою во плоти», составлявшийся в течение ряда лет, с 1909 по 1912 г., и изданный посмертно. Он типичен для Пеги и в стилистическом плане, и глубже, в концептуально-содержательном.
Начинается «Диалог» с косвенного, скрытого возражения против позитивизма, давнего и постоянного оппонента автора. Муза истории Клио, выступая от лица восьми прочих муз, замечает собеседнику, что она не всегда бездумно стенографировала и слепо копировала, но в своей области увековечения лиц, событий, времен и нравов она умела отбирать, сортировать, опускать и выделять, то есть писать историю как произведение искусства.
Знаменитый Моне выставил 48 полотен с кувшинками, которые писал с 1898 по 1908 г. Какая картина из всех более совершенна – первая, двадцатая, а может быть последняя? Что ценнее, непосредственность первооткрывателя или опыт зрелости? Машинально мы готовы сказать, что последнее полотно лучше, так как с каждым новым художник приобретал, накапливал, восходил. Это, как часто бывает, иллюзия. Безоговорочно склоняясь в пользу опыта, мы принимаем господствующую теорию прогресса, который автоматически якобы совершается во времени и убегает, как дорога, в беспредельную перспективу. В прогрессе живет идея сберегательной кассы, капитализации, но творчество не имеет отношения к накоплению. Приобретая, мы теряем; приобретаем