Срок – сорок. Петр Разумов
состоянию, как к ровному фону, как к работающему радио, которое иногда погромче, иногда потише, но выключить которое получается только в редкие моменты гармонизации или маниакального восторга, о котором я говорил.
Поэтому я ощущаю жизнь, как страдание. Для Шакьямуни это была одна из благородных истин, понимание которой предшествует озарению и долгому пути просветления.
Стыд и чувство вины
Раз уж я заговорил о страхе, попробую сразу описать сопутствующие ему явления. Это – стыд и чувство вины. Они взаимно друг друга обуславливают и составляют бесконечный треугольник.
Стыд возникает у человека, когда на него с неодобрением смотрят или дают пинка. Это может быть взгляд другого человека или внутренняя инкорпорированная в психику инстанция Другого, Бог или строгий родитель.
Психоаналитик Жак Лакан писал о том, что мы начинаем осознавать себя как что-то целое и отдельное, только когда в первый раз видим своё отражение в зеркале и понимаем, что вот этот образ – это человек, и этот человек, скорее всего, я сам. Я – человек, такой же, как мама, которая держит меня на руках. Через образ Другого мы постигаем себя.
Стыд – это оценка. Это двойка по поведению. Когда бьют – стыдно, что ты слабый. Когда смотрят на тебя голого, стыдно, что ты беззащитный. Когда тебя наказывают – стыдно, что ты «плохой».
И вот тут мы можем начать говорить о чувстве вины. Потому что это чувство – это внутренний цензор, который поставил тебе «неуд». Происходит это тогда, когда мы соглашаемся с училкой-миром, который нас уже не трогает, но мы точно знаем, что мама или папа косо бы на нас посмотрели, что ребята во дворе наваляли бы, а Бог, милосердный, но иногда жестокий, назвал бы нас грешником и заставил бы каяться и бить челом.
И страх или тревога – это реакция на двойку по поведению, когда ты сам поставил её себе, руководствуясь чувством вины, и начинаешь беспокоиться о том, не придёт ли наказание.
Наказания можно избежать, искреннее раскаявшись и как-нибудь задобрив божество. Это опять чувство вины, которое льёт воду на самоё себя, раздуваясь и шелестя лопастями. Потому что наличие наказания, в данном случае самонаказания в виде аутоагрессии, уже и есть необходимое покаяние, жертва Справедливости, понятой правильно или неправильно.
Однажды в девятом классе меня оттаскал за волосы гопник Чайкин, по которому плакал приёмник-распределитель. А я отращивал волосы, увлёкшись чтением журнала «Забриски Rider», посвящённого хиппи.
Я стал жутко бояться гоп-компаний, которые бродили и сосредотачивались на детских площадках в наших просторных дворах.
Ещё я боялся армии и тюрьмы. Потому что там творились «беспредел» и «дедовщина», которые были окрашены в голубые тона. Страх быть «опущенным» превосходил все прочие страхи, даже страх физической боли.
Боль – ерунда. Гораздо страшнее, когда ты теряешь чувство собственного достоинства и становишься жалким существом, над которым поиздевались и надругались сильные и наглые.
Поэтому я стал